Я кружила вокруг сна в поисках утраченных подробностей, но не понимала, где заканчиваюсь я и начинается Джеймс. Джеймс звал на помощь, но единственным, кто находился достаточно близко, чтобы услышать его крик, был спящий в трейлере Билли. К тому времени, как Билли проснулся, Джеймс потерял слишком много крови.
Возможно, я могла бы спасти его, если бы всерьез отнеслась к тому сну.
Поминки
Мы не знали, будут ли нам рады на поминках, но все равно решили пойти — ради Джеймса. Я собралась слишком быстро и бродила по дому, не зная, чем себя занять. Прибралась в кухне и гостиной — вынесла мусор, подмела, пропылесосила, вытерла пыль с каминной полки и изнутри и снаружи шкафов-витрин. Только когда мама в облаке пара появилась из ванной с замотанными в полотенце волосами, я решила тоже помыть голову.
До упора повернув горячий кран, я тщательно терла кожу мочалкой. Взяла бритву, побрила подмышки и ноги. Поколебавшись, опустила ее между ног и побрила и там.
После душа я нарядилась и заглянула к маме. И увидела ее на коленях перед зеркалом, стоящим на низком подоконнике возле кровати. Наклонившись к своему отражению с щипчиками в руке, она пыталась выдернуть волосок, выбившийся из кончика левой брови. Но никак не могла ухватить его корень и орудовала пинцетом наугад, клоками выдирая плотные заросли над левым глазом. Щипчики вырывали волосы и щипали кожу, оставляя розовые бороздки на открывшемся участке лба. На глазах у мамы выступили слезы, на коже — капельки крови.
— Мам?
Она вздрогнула:
— Я тебя не заметила.
— Хочешь, я тебя накрашу?
— Только если тебе хочется.
— Ага, я слишком рано собралась, — сказала я, хотя мы уже опаздывали. — Так мне будет чем заняться.
Она отложила щипчики. Я встала на колени рядом с ней, чтобы оценить нанесенный ущерб. Ее брови напоминали неудачные рисунки, нарисованные и полустертые ребенком. Я плюнула на ватный шарик и дала ей, чтобы прижала над глазом и остановила кровь.
Все содержимое своего гардероба мама побросала на кровать. Я произвела ревизию: белая хлопковая футболка и синие джинсы, белая мужская рубашка, серый кардиган, красный вязаный джемпер — любимый джемпер Джеймса. Он называл его по-ирландски — красным geansai.
Я капнула маме на лоб, щеки и кончик носа увлажняющего крема — он холодил пальцы, как лед.
— Побольше консилера под глаза, — попросила мама.
— Ага, — я похлопывающими движениями нанесла густой тональник на синие крути. — Хочешь рискнуть и воспользоваться тушью?
— Хочу ли я походить на человека? Да, пожалуйста.
— Я просто говорю, у тебя же нет водостойкой...
— Дебби, накрась меня тушью. Все будет нормально. У меня есть салфетки.
Глаза у мамы почти полностью карие, но в левом глазу есть трещинка, наполовину голубая, будто изнутри пытается вырваться другой человек.
— Посмотри вверх. — Волшебная палочка туши коснулась ее ресниц и преобразила взгляд. — Помада?
— Вон та, тускло-розовая, сойдет.
— Почти готово. — Взяв карандаш, я дорисовала ей левую бровь.
— Можем выпить перед выходом? — вполголоса спросила мама.
— Конечно.
— Не верится, что его больше нет, — сказала она.
— Знаю.
Наши взгляды встретились. Самое время рассказать ей о том сне. Но я молчала.
Поминки по Джеймсу проходили в пабе его матери ровно через месяц после его двадцать пятого дня рождения. Мы уворачивались от женщин, которые обходили собравшихся, рассчитывая чуть подбодрить их чаем и печеньем на бумажных тарелках. Помещение заполнялось людьми. Заметив на табурете у барной стойки Билли, я подтащила маму к нему.
— Где он? — спросила я.
Билли кивнул на аквариум, отделявший бильярдный стол от остального паба.
— Пристрелить бы гения, который согласился поставить гроб на бильярдный стол.
— Ты серьезно?
— Видимо, так захотела Ширли.
— Ширли сама не знает, чего хочет. Она еще не отошла от потрясения.
— Как она? — Билли наклонил голову к маме, которая по-прежнему держала меня за руку. Пальцы ее свободной руки запутались в сети волос, которые она протягивала поперек лица.
— Дома мы немного выпили, — объяснила я.
— Пожалуй, это была не лучшая идея.
— Не начинай.
— Я просто говорю, что это, пожалуй, была не самая умная...
— Кто бы говорил.
На это ему ответить нечего.
— Как Ширли? — спросила я.
— Ну, сама понимаешь...
— В смысле, как она себя ведет? То есть по отношению к тебе?
— Отлично, я уже подошел и посочувствовал.
— Как думаешь... — Я запнулась и начала сначала: — Как ты думаешь, Ширли не попытается тебя засудить? Ну, сам знаешь за что.
— За то, что это случилось у нас на ферме? Вряд ли. Хотя я не ожидал и того, что она положит своего погибшего сына на бильярдный стол. Но вообще-то ко мне у нее претензий нет.
— Думаешь, нам можно к нему подойти?
Билли на мгновение задумался.
— Ага, только постарайся за ней присматривать.
— Да уж стараюсь.