Снежная роза

Внутри коттедж точно такой, каким я его помню: мешанина разнородных вещей, нагромождение мебели и душное уютное тепло. Почетное место на старой кухне занимает снежная роза – прекрасное дерево бонсай с распустившимися цветками. Как обычно, Сисси сидит у печи в кресле-качалке и вяжет что-то красивое и замысловатое.

Слепая, как же. У нее зрение лучше, чем у меня.

И все же ее глаза устремлены куда-то вдаль, изредка она мигает, а спицы пощелкивают.

– Она здесь! – восклицает Мэтти. – Я нашла ее. Наконец-то. – Она бросает на меня укоризненный взгляд. – Мы о вас беспокоились. Мы не видели ваших следов с тех пор, как приехали эти люди. Мы представления не имели, что они с вами сделали.

Я тронута их беспокойством. Я сажусь за стол:

– Очень мило с вашей стороны обо мне беспокоиться, но у меня все хорошо.

– Что ж… они теперь здесь, – говорит Мэтти. Она опускается на стул напротив меня, не позаботившись снять пальто. – Владельцы.

– Да, это верно.

– Кто же это? Кто владелец?

Я мнусь. Мне хотелось расспросить сестер о связи между ними и Кендаллами, но сейчас-то я знаю, что происходит в доме.

Я не вполне понимаю, как много следует им рассказать. Однако, заключаю я, у них есть право знать. Как-никак они живут совсем рядом и не могут не заметить некоторые странности. А меньше всего мне хочется, чтобы одна из сестер попала в роще в засаду, устроенную кем-нибудь из тех, кто отрабатывает боевые навыки.

– Что ж, сюда приехали не совсем обычные люди.

– Да? – Сисси замирает, ее спицы перестают двигаться. – Кто же?

– Это не семья, ничего подобного. Это скорее сообщество молодых людей с одинаковыми убеждениями, которые хотят вести одинаковый образ жизни.

– Аххх. – Мэтти испускает звук, похожий на вздох. – Так мы и думали.

– Это… это похоже на то, что уже было раньше? – спрашиваю я. – Эта церковь на территории усадьбы и то, что Сисси рассказывала мне о вашем Возлюбленном? Они тоже называют его именно так.

– Они тоже называют его именно так… – Сисси снова раскачивается. – А как имя этого Возлюбленного?

– Арчер. Арчер Кендалл. Он говорит, что его двоюродная бабка когда-то владела этим домом.

Сестры явно ошеломлены. У Сисси отваливается челюсть, руки падают на колени, пустой взгляд устремляется на меня.

– Кендалл! – восклицает Мэтти.

Сисси поворачивается к сестре:

– Продали бы мы ему дом, если бы знали?

– Конечно нет! – возмущенно отвечает Мэтти. – Этим предателям? Никогда! Но мы не знали.

– Мы не можем бороться с домом. Кажется, он притягивает людей к себе. Мы ничего не можем с этим поделать.

– Но почему вы называете Кендаллов предателями, если изначально получили дом от них?

– Не от Кендалла, – говорит Мэтти. – От старшей сестры Эванс. А младшая сестра вышла замуж за Кендалла, и он был тем, кто уничтожил Возлюбленного.

– Все равно, – вмешивается Сисси. – После осады он уже никогда не был прежним. Это был сломленный человек, как рассказывали нам старые дамы. После этого он никогда не покидал дома. Многие уехали. Остались только истово верующие.

– Мальчишка Кендалл написал про него в газете злобную ложь, и деревня пошла на нас маршем. Ночь огня. Говорят, после этого ничего не осталось прежним. Откровения Возлюбленного стали падать на бесплодную почву.

– А кто этот Возлюбленный, о котором вы говорите?

– Великий человек, – мрачно отвечает Мэтти. – Независимо от того, сколько истины было в его заявлениях.

– Наш дедушка, – говорит Сисси. – Рассказать ей, Мэтти?

Мэтти бросает взгляд на Сисси и медленно произносит:

– Нам тяжело об этом говорить. Мы так привыкли сохранять это в тайне. Понимаете, мы не очень-то якшаемся с чужаками из-за того скандала. У нас здесь есть все, что нам нужно. Наша мать, дочь Возлюбленного, прожила здесь всю жизнь и сказала нам, что наш долг тоже оставаться здесь и ухаживать за стариками, пока не уйдет из жизни последний верующий. После этого только мы и остались.

– Во что они верили?

– В Возлюбленного. В обещания, которые он им дал. Он говорил, что Судный день близок и что они будут спасены, а все остальные будут гореть в геенне огненной. Он говорил, что смерти здесь не будет. Но после того, как умер он сам, сломленный, как говорили, тем, что газета выставила его на посмешище, и реакцией деревни, его слова уже не воспринимали как откровение. Наша мать и наша бабушка старались поддерживать веру живой, они жили в доме, пытаясь восстановить его репутацию и оставаясь верными памяти тех, кто ушел раньше. Они не осмеливались ходить в деревню даже после того, как Возлюбленный умер, но в конце концов все дурное забылось. Они простили нам нашу веру. Разумеется, нас тут тогда не было. Мы родились позже.