Оттолкнув в сторону Тольку, Мишка собирался успокоить Уругвая, но неожиданно почувствовал лязг зубов и какой-то звон в голове.
«Чего это со мной?» — Мишка с недоумением уставился на завалившийся на бок клуб, и только потом понял, что это он лежит на снегу, а всё остальное стоит на своих местах.
Тяжело встав и отряхнувшись от снега, он вошёл в фойе, где уже закипала от нетерпения толпа поклонников танцев и, увидев стоящего рядом с Валькой Тольку, подошёл к нему с мыслью: «А не Толька ли сзади двинул меня по скуле?»
— Ты где был? — Валька пристально смотрел на Мишку.
— Толька, — не отвечая на вопрос, спросил Мишка. — Ты зачем меня ударил? Ведь я же прибежал тебя защищать!
Толькина физиономия вытянулась, и он смешно заморгал глазами.
— Мишка! Так это я тебя ахнул? Он смотрел удивлённо — виновато. — Ты чего сзади полез?
— Так Уругвай хотел тебя ударить.
— Вот мы вместе с ним тебе и врезали. И даже не посмотрели, кому. Вон твой другарь улыбается.
В другом углу фойе махал нам рукой улыбающийся Вова — Уругвай. Пары были спущены. Кто-то наказан. У них настроение опять было прекрасным.
— Пойдём играть. — Валька направился к эстраде.
— Ты этих охламонов нашёл?
— Куда-то забурились. Я представляю, в каком виде они появятся. Давай самбу.
И они с Валькой вдвоём начали обещанную Михалычем чудо-программу.
Мишке пришлось вместо маэстро играть на кларнете мелодию «Прошедшее лето», петь вместо Генки его «Незнакомую». В общем, до Нового года Мишка с Валькой крутились, как могли.
Зазвучал бой кремлёвских часов и народ, бросившись к подоконникам, стал лихорадочно открывать бутылки с заготовленным заранее шампанским.
С Новым Годом! С Новым счастьем!!! Посыпалось самодельное конфетти, заструились по фойе бумажные ленты.
На эстраду поднялась мама братьев Серовых. К этому Новому году она написала свой очередной стих-поздравление:
Снова захлопали вылетающие из бутылок с шампанским пробки, а братья опять заиграли самбу, которая должна иметь пандеро. Кстати, эта мелодия очень понравилась присутствующим и музыкантов на протяжении всего вечера частенько просили повторить её.
В половине первого нарисовались Михалыч и Генка. Их появление надо было видеть. Они шли, обняв друг друга за плечи, тупо уставясь в пол. Но их курс шёл по направлению к эстраде.
Взобравшись на помост, Генка сел на стул, нащупал гитару, взял её в руки и ударил по струнам. Раздалось какое-то жалкое дребезжание. Только после этого он взглянул в зал, затем перевёл взгляд на братьев и тупо улыбнулся. Мол, «знай наших!»
Михалыч добравшись до саксофона, сделал музыкантам ручкой — всё мол в порядке, и повернулся к залу. «Ландыши!», — громко крикнул он, выбросив в пьяном экстазе руку вперёд и, не рассчитав этого движения, рухнул с эстрады вниз к ногам почтеннейшей публики.
После секундной паузы, раздался гомерический хохот присутствующих, но, ни Михалыч, ни Генка этого не слышали. Один спал на стуле, другой, свернувшись калачиком, на полу фойе под ёлкой.
С помощью смеющихся парней, они были отнесены в репетиционную, где их положили отдыхать на лежащие там шубы.
До четырёх часов утра братьям пришлось отдуваться за храпевших в комнатке коллег. Но, когда вечер подходил к концу, на эстраде вновь нарисовалась знакомая фигура Михалыча. Он мелким бесом выскочил из дверей репетиционной, схватил саксофон и вновь объявил: «Ландыши!»
Зал встретил это объявление новым взрывом хохота. Но Михалыч, ничуть не смутившись, бодро загудел на саксофоне припев песни:
Сыграли эту мелодию, и тут Михалыч вновь удивил не только весь присутствующий народ, но и нас. Проникновенно, понизив голос до интимного, он почти прошептал залу: «А сейчас премьера зажигательной мелодии». И хитро окинув всех взглядом, резко выкрикнул: «Самба должна иметь пандеро!»
Тут уж, вместе со всеми, заржали и Мишка с Валькой. Михалыч-то не знал, что эту мелодию играли уже раз двадцать. Он с удивлением уставился на братьев, сделал строгий вид и приказал: «Играем! Раз, два, три, четыре!»
Знакомая мелодия понеслась над головами провиденцев, прекрасно встретивших Новый, 1964 год. Они не только натанцевались, но и, «благодаря» Михалычу, вволю посмеялись.