Собери себе рай

Героиня живет в пустом доме, где правит Монарх. Все полный вперед, можно колоться, принимать любые колеса, курить – все. Единственное условие: необходимо сжиться с людьми и находиться в полном распоряжении Монарха. Обитатели любят друг друга, тянутся один к другому, не терпят они только толстых. Секс за наркотики, наркотики за секс. "Они испытывают, - пишет Коцабова, - все виды оргазма: от гетеро-шампанского до гомо-чинзано". В сексе все границы сдвинули вплоть до "самых забытых всеми границ людской фантазии" с одной оговоркой: никакой крови!

Читаю вслух ее собственный текст: "Боже, ну почему ты меня покинул?", "Боже, да есть здесь где-нибудь сортир?"

- Обожаю пафос, - замечает на это писательница.

"Ты такой горький, Боже! После тебя у меня осталась язва. И сыпь".

- Я обожаю ругаться с Богом. Без проблем я могу обзывать Бога самыми последними словами, проблема лишь в том, что я не могу перестать о нем думать. Я живу на его стороне, в классе у меня практически не было верующих, но я выдержала.

"Ни от чего нельзя уйти так великолепно, как от Тебя. Я обалденно удовлетворяю и саму себя, но иметь Тебя в заднице – это экстра. Быть может, Тебя никогда со мной и не было".

- Я опасалась того, не пройдет ли тот пафос, которого у нас в Чехии хронически терпеть не может, - говорит она. – Но тут же было написано, что это высказывание всего поколения, что оно отражает мир молодежи и так далее.

- А оно отражает?

- Отражает только мой мир.

Читаю еще:

"Даже Бог должен был смеяться, когда на нас пялился. Мы хотели его скурить. Вот только не знали – как. Вот как скурить Господа нашего?".

Продалась книга превосходно, сейчас ее купить просто невозможно. Я записался на нее в пражской городской библиотеке, но очередь была на пару месяцев. Издательство предоставило мне единственный – залитый кофе – экземпляр, который у них остался.

- Реакций масса, - говорит Коцабова. – Но, вы только представьте, - в них ни слова о Боге.

Бог в dark-room'е

Поэт и писатель Адам Георгиев из Праги (когда мы разговариваем, ему исполнилось 30 лет). Он сын танцовщицы и получившего образование в Польше классика болгарского театра, режиссера Николая Георгиева. Если бы я желал упростить его литературное амплуа, то можно было бы написать: поэт Христа, описатель секса без тормозов.

Всякое свое стихотворение в томе Облатка преисподней он начинает с изображения креста. На обложке мы видим ноги распятого Иисуса и лицо застывшей в боли женщины. Метафизика, которую он предлагает в своей поэзии, мрачная и готическая, а Бог в его стихах не желает быть нанятой людьми машиной для творения добра.

Зато у каждой его прозаической книге на обложке имеется тело привлекательного мальчика. На чешской обложке первой его новеллы Планета одних только мальчиков пальцы руки готовятся расстегнуть ширинку.

Планета начинается так: "В свете голого потребления всего и всех…", чешский издатель рекламировал ее как "гомосексуальная преисподняя – впервые в чешской литературе". Новеллы Георгиева образуют трилогию, были написаны еще Бульвар Солнце и Убей меня, Элиза (ELISA – это Enzyme-Linked Immunosorbent Assay, один из чаще всего применяемых теста для выявления антител ВИЧ).

Рассказчик этих текстов часто спускается под землю - в подвалах размещаются dark-room'ы: лишенные дневного света залы, кабины, коридоры, в которых народ занимается сексом по минутам (как определяет это Ольга Токарчук). Человек оставляет собственное прошлое, роль в обществе и входит в темноту, чтобы отсасывать у совершенно чужих людей и трахать их в компании других чужих людей (как написал профессор философии из Лондона)[57] (Ольга Токарчук и Александр Гарсия Дютманн в послесловии к фотографическому альбому Конрада Пустоты Darkrooms, Издательство Политической Критики, Варшава 2010. – Примечание Автора.).

Некий молоденький гей (в основном именно они населяют эти новеллы) в какой-то момент видит, как Иисус сбрасывает терновый венец, надевает бейсболку и словно хороший приятель говорит: "Наложи на все, парень, ничего серьезного нет. Засади себе хорошенько, это единственное, что имеет смысл". Один из таких парней считает, что, раз сам он ни у кого не отсасывает, зато отсасывают у него, это означает, будто бы он еще сохранил контроль над собой, тем самым – достоинство.

Следовательно, книги Георгиева – это книги о ценностях.

Быть может: они даже представляют собой рассказ о войне Бога с Дьяволом в человеке. Что в чешской литературе, похоже, является исключением.

В Планете Георгиев (как прозаик) находит изумительные детали; например, лизание кроссовки случайному парню в даркруме для одного из героев является чем-то больше, чем афродизиаком. Кроссовка становится Богом, которого герой ищет, и в результате попадает в такие вот места. В Облатке Георгиев (уже в качестве поэта) предупреждает: "Погляди на своего бога _ но почему нет родных, к которым ты мог бы зайти".