Соблазны несвободы. Интеллектуалы во времена испытаний

Во всяком случае, англосаксонская версия чистого созерцания окрашена совсем иначе. Алистер Кук — он родился в 1908 г. и принадлежит к интересующему нас поколению — на протяжении многих десятилетий был ведущим радиопередачи «Письмо из Америки», в которой объяснял британцам секреты американской жизни[223]. Порой Кука критиковали за политическую всеядность, спрашивали, есть ли у него собственное мнение. Он отвечал, что считает целесообразным «сделать своей профессией наблюдение». Хотя репортеров часто осуждают за то, что «они беспринципны, аморальны, трусливы, не любят занимать определенную позицию», его это мало смущает. Каждые четыре года, отправляясь на выборы, он свою позицию определяет четко. «Сразу после этого, — говорил он, — я возвращаюсь к моим репортерским привычкам и не перестаю удивляться тому, сколько же на свете несовместимых точек зрения, характеров, недостатков, причуд и добродетелей»[224]. Это еще один вид чистого созерцания, не имеющий отношения ни к орденам «Pour le mérite», ни к ученым степеням.

17. Эразмийцы — не бойцы сопротивления

Эразмийцы противостоят соблазнам несвободы, но их нельзя назвать бойцами сопротивления. Многих это может удивить. Разве сопротивление не самый благородный способ борьбы с тиранами? Разве Эрнст Юнгер — даже он — не восхваляет героя-князя, гибнущего в борьбе со Старшим лесничим и его псами? Или в устах Юнгера эта хвала не случайна? Не в том ли причина, что сам Юнгер живет в абсолютно неэразмийском мире, где человек постоянно подвергается физической угрозе, а то и прямо рискует жизнью? Так или иначе, мы напрасно будем искать публичных интеллектуалов, которых называем эразмийцами, среди бойцов, оказывающих активное сопротивление тоталитарной власти.

Если говорить о трех первых именах нашего списка, на участника активного сопротивления в лучшем случае похож Раймон Арон. Но и он, когда был редактором La France libre, жил в сравнительно безопасном Лондоне. Исайю Берлина не раз упрекали за то, что он не слишком интересовался непосредственной борьбой с фашизмом. Карл Поппер, как мы уже отмечали, свой вклад в war effort внес, находясь в Новой Зеландии и лишь в форме книги об «открытом обществе». Норберто Боббио незадолго до крушения режима Муссолини стал чем-то вроде бойца сопротивления, но в это время уже начинался переход к постфашистской Италии. Ян Паточка в последние годы жизни вплотную приблизился к переднему краю борьбы и заплатил за это высокую цену, но бойцом сопротивления, строго говоря, нельзя считать и его.

В этой связи стоит вспомнить о трудностях, с которыми столкнулась попытка организовать в Германии выставку, посвященную участию либералов в сопротивлении[225]. Конечно, такие известные (южнонемецкие) либералы, как Теодор Хойс или Рейнхольд Майер[226], были явными противниками нацистского режима. В период нацизма они тоже подвергались постоянной угрозе. Но их нельзя сравнивать ни со Штауффенбергом, ни с Лебером[227] — иными словами, ни с участниками покушения на Гитлера, ни с несомненными борцами за иную Германию. Ведущих буржуазных политиков, так или иначе причастных к попытке переворота 20 июля 1944 г., можно назвать либералами лишь с большой натяжкой. Профессора вроде Адольфа Рейхвейна или Курта Хубера, наставника брата и сестры Шолль, участвовали в сопротивлении и погибли, но они не были влиятельными публичными интеллектуалами[228].

Чтобы прояснить интересующий нас феномен, можно переставить местами части заголовка этой главы: бойцы сопротивления — не эразмийцы. Они наделены добродетелями иного рода. Томас Мор считал Эразма блестящим и смелым человеком, но сам обладал принципиально иным мужеством. Он сохранял верность принесенной клятве и институциям, которые его воспитали и которым он был глубоко предан. За эту преданность Мор заплатил жизнью.