Соблазны несвободы. Интеллектуалы во времена испытаний

Мы вновь подступаем к теме «культа эмиграции», обозначенной Иэном Бурумой. Здесь, как и раньше, нельзя забывать о различиях: для Исайи Берлина, Раймона Арона и Ханны Арендт эмиграция означала далеко не одно и то же. Отторжение от единственной и незаменимой родины было, однако, общим для всех. Это также требует правильного понимания. Ханна Арендт ведь еще раз навестила Хайдеггера, и не приходится слишком долго гадать о мотивах этого поступка — он, в частности, объясняется ранами, которые ей нанесло изгнание. Арон ступил на землю освобожденной Франции с волнением в груди. Для Исайи Берлина ночная встреча с Анной Ахматовой зимой 1945 г.[245] в Петрограде, который уже назывался Ленинградом, стала, как он признавался, самым потрясающим переживанием в его жизни. Две русские культуры, разлученные революцией (так видела это событие Ахматова), жившие «одна во внешнем, другая во внутреннем изгнании», сошлись в ту ночь для долгого, доверительного разговора.

Даже Карл Поппер, когда его после войны чествовала родная Вена, не мог не ощутить волнения. И, конечно, у всех, о ком мы здесь говорили, было что сказать о проблеме языка, родного языка — немецкого, так любимого Ханной Арендт, польского, который Чеслав Милош считал незаменимым инструментом «поэзии сопротивления». Тем не менее для известных публичных интеллектуалов эмиграция стала прежде всего удачей, возможностью вырваться из тесных рамок своего происхождения. Эразмийцы повсюду чувствуют себя дома, но это чувство не дается без труда. Боги предварили трудности движения по равнине трудностями преодоления гор. Чтобы выстоять в борьбе с ними, не обязательно, как показывает пример Норберто Боббио, уходить в эмиграцию, но в тоталитарную эпоху наиболее вероятна именно эта участь. Эразмийцы не оплакивают свое изгнание.

В СТОРОНЕ ОТ СОБЛАЗНОВ

19. Нейтралитет: дар судьбы или бессилие?

До сих пор в нашем исследовании речь шла о публичных интеллектуалах, неожиданно подвергшихся соблазнам несвободы. На условия их существования, особенно на политическую обстановку, непосредственно влияли тоталитарные катаклизмы XX века. Надо было выбирать позицию, и выбор, сделанный некоторыми из них, позволяет называть таких интеллектуалов эразмийцами. Они обнаружили принципиальную невосприимчивость к искушениям, очень часто сражавшим их современников. Многие были эразмийцами в высокой степени, кто-то — в меньшей.

Мы последовательно исключили из рассмотрения тех, кто уступил соблазнам и не избавился от них позже. Упомяну только представителей возрастной когорты начала века: Илью Эренбурга, Дриё де ла Рошеля, Арнольда Гелена, которых мы не касались[246]^/[247]. Пособники тоталитарных режимов, как и верные попутчики, нас не интересуют; мы хотим выявить источники духовной силы тех, кто устоял. Предмет нашего анализа — либеральный образ мыслей и его носители.

Интеллектуалы, которых мы обсуждали выше в качестве примеров, не составляют какой-то группировки в прямом смысле слова. Эразмийцы не склонны к строительству партии и, как мы покажем далее, если пытаются создать организацию партийного типа (вроде Конгресса за свободу культуры), то попадают в скверное положение. Поэтому ошибкой было бы сводить названные здесь имена в то или иное единство. Даже трое или четверо наших постоянных персонажей — Поппер, Берлин, Арон, а также Боббио — различаются, если не считать эразмийских добродетелей, почти во всем. Кроме того, все они, как мы отмечали, не были лишены человеческих слабостей, вносящих в хвалу эразмийским добродетелям некоторые коррективы. Мы не стали решительно осуждать мягкие формы оппортунистического поведения, как у Норберто Боббио, и временное отступление во «внутреннюю цитадель», которое предпочел Ян Паточка. В нашем небольшом зале славы нашлось место даже для перебежчиков — во всяком случае, для тех, кто, подобно Манесу Шперберу, после своего грехопадения перешел к безусловному одобрению открытого общества. Добавим также, что критические замечания, касающиеся авторского стиля и даже почерка умственной деятельности в целом — например, Ханны Арендт или Теодора В. Адорно, — не помешали нам по достоинству оценить эразмийство этих известных интеллектуалов.