Читаем Соблазны несвободы. Интеллектуалы во времена испытаний полностью

Мы сурово судим писателя, которого многие причисляют к выдающимся авторам XX века. Что делать: эта оценка прямо вытекает из задачи нашего исследования, посвященного соблазнам несвободы. Там, где такие соблазны возникали, Сартр не мог устоять. Когда нацисты оккупировали Париж, он спокойно продолжал заниматься привычной работой. Франсуа Бонди, рецензируя воспоминания спутницы Сартра Симоны де Бовуар, констатирует: «Невозможно быть менее „ангажированным мыслителем“, чем были в ту пору они оба». Конечно, они не были фашистами, «но то, что происходило тогда, явно оставалось где-то на дальнем краю их сознания». Во всяком случае, ничто в их поведении не свидетельствовало о сопротивлении. К схожему выводу приходит биограф Сартра Анни Коэн-Солаль[319]. «Он здесь и не здесь. В эти годы современники видят перед собой какого-то мутного Сартра, чью позицию они не могут точно определить, а некоторые из них, упрекающие его в абсентеизме, относятся к нему с подозрением».

После войны начинается «сартро-коммунистическая идиллия» (формулировка Анни Коэн-Солаль), период «тоталитарного растления» Сартра (по выражению Ульрике Аккерман). «Как бы ни выглядел в настоящее время Советский Союз, в общем и целом СССР, при равновесии сил, находится на стороне тех, кто сражается против знакомых нам форм эксплуатации». В 1952 г. Сартр выступает на Венском конгрессе народов в защиту мира, давая себя увлечь царящей эйфории. Лишь в 1956 г. он начинает испытывать сомнения: а что, если венгерские события были чем-то вроде народной революции? В последующие годы Жан-Поль Сартр еще сильнее, чем прежде, любит всех, кто обеспечивает ему присутствие в масс-медиа. Он идеализирует третий мир, но этого мало — его симпатии принадлежат, в частности, Фракции Красной армии во главе с Андреасом Баадером и Ульрике Майнхоф, которую он посещает в тюрьме «Штаммхайм». «Сартр, безусловно, был не единственным, кто поддался тоталитарному растлению, но среди апологетов тоталитаризма он был одним из самых видных».

Обращаясь к биографии не раз упоминавшегося нами Артура Кёстлера, который родился в Будапеште в том же 1905 г., что и Сартр, мы оказываемся в совершенно ином мире. В 1930-х этот англо-венгерский писатель был убежденным коммунистом. Некоторых, в частности Манеса Шпербера, это удивило, поскольку Кёстлер, довольно поверхностный человек, «казалось, не приспособлен и не расположен к тому, чтобы вступить на длительный срок в ряды какого-либо движения и отказаться от роли зрителя, который желает лишь созерцать происходящее». На деле, однако, жизнь Кёстлера всегда определялась его изменчивыми пристрастиями. После отхода от коммунистической партии он превратился в столь же рьяного антикоммуниста. Его книга «Слепящая тьма» (Darkness at Noon) — одно из первых выдающихся обличений тоталитаризма. Неудивительно, что Кёстлер стал если не ведущим идеологом, то, бесспорно, наиболее ярким оратором Конгресса за свободу культуры. При этом выяснилось, что он и здесь не склонен вести борьбу в одиночестве. Он расстался с суррогатной религией, но нуждался в других подпорках, чтобы устоять на ногах под шквалистым ветром эпохи. Марко Мартин в своей книге «Оруэлл, Кёстлер и все остальные», посвященной Мелвину Ласки, журналу Der Monat и Конгрессу за свободу культуры, пытается соединить несоединимое: одиночку Оруэлла (кстати, умершего уже в 1950 г.) и клубмена Кёстлера. Кёстлеру был нужен Конгресс. Когда в 1960-х эта организация со скандалом — и к тому же в менявшейся общественной атмосфере — ушла в небытие, он нашел для себя новую, пусть шаткую, опору в парапсихологии, которой и посвятил последние годы своей жизни. Эразмийцем Кёстлера можно назвать только с существенными оговорками.

В этом отношении он заметно отличается от Манеса Шпербера[320] — такого же перебежчика, порой проявлявшего не меньшую политическую активность. Европейская одиссея Шпербера началась в 1905 г. в Восточной Галиции, в местечке Заблотове. Во время Первой мировой войны семья, спасаясь от царившего хаоса, бежала в Вену, где впоследствии Шпербер стал вхож в узкий круг учеников Альфреда Адлера, теоретика психологии личности. Эссе об Адлере было его первой опубликованной работой[321]. В 1927 г. Шпербер переезжает в Берлин. Там он вступает в коммунистическую партию. После захвата власти нацистами на время попадает в тюрьму, но освобождается и через Прагу возвращается в Вену. В 1934 г. Шпербер выполняет задания коммунистической партии в Югославии, затем переселяется в Париж. Там в 1938 г. он публикует сочинение «Анализ тирании», порывая с коммунистами. В этой небольшой книге впервые дан анализ черт сходства и различия между диктатурами Гитлера и Сталина с точки зрения психолога, который «одинаково не способен быть как тираном, так и раболепным пособником тирании».

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги