Мы сурово судим писателя, которого многие причисляют к выдающимся авторам XX века. Что делать: эта оценка прямо вытекает из задачи нашего исследования, посвященного соблазнам несвободы. Там, где такие соблазны возникали, Сартр не мог устоять. Когда нацисты оккупировали Париж, он спокойно продолжал заниматься привычной работой. Франсуа Бонди, рецензируя воспоминания спутницы Сартра Симоны де Бовуар, констатирует: «Невозможно быть менее „ангажированным мыслителем“, чем были в ту пору они оба». Конечно, они не были фашистами, «но то, что происходило тогда, явно оставалось где-то на дальнем краю их сознания». Во всяком случае, ничто в их поведении не свидетельствовало о сопротивлении. К схожему выводу приходит биограф Сартра Анни Коэн-Солаль[319]
. «Он здесьПосле войны начинается «сартро-коммунистическая идиллия» (формулировка Анни Коэн-Солаль), период «тоталитарного растления» Сартра (по выражению Ульрике Аккерман). «Как бы ни выглядел в настоящее время Советский Союз, в общем и целом СССР, при равновесии сил, находится на стороне тех, кто сражается против знакомых нам форм эксплуатации». В 1952 г. Сартр выступает на Венском конгрессе народов в защиту мира, давая себя увлечь царящей эйфории. Лишь в 1956 г. он начинает испытывать сомнения: а что, если венгерские события были чем-то вроде народной революции? В последующие годы Жан-Поль Сартр еще сильнее, чем прежде, любит всех, кто обеспечивает ему присутствие в масс-медиа. Он идеализирует третий мир, но этого мало — его симпатии принадлежат, в частности, Фракции Красной армии во главе с Андреасом Баадером и Ульрике Майнхоф, которую он посещает в тюрьме «Штаммхайм». «Сартр, безусловно, был не единственным, кто поддался тоталитарному растлению, но среди апологетов тоталитаризма он был одним из самых видных».
Обращаясь к биографии не раз упоминавшегося нами Артура Кёстлера, который родился в Будапеште в том же 1905 г., что и Сартр, мы оказываемся в совершенно ином мире. В 1930-х этот англо-венгерский писатель был убежденным коммунистом. Некоторых, в частности Манеса Шпербера, это удивило, поскольку Кёстлер, довольно поверхностный человек, «казалось, не приспособлен и не расположен к тому, чтобы вступить на длительный срок в ряды какого-либо движения и отказаться от роли зрителя, который желает лишь созерцать происходящее». На деле, однако, жизнь Кёстлера всегда определялась его изменчивыми пристрастиями. После отхода от коммунистической партии он превратился в столь же рьяного антикоммуниста. Его книга «Слепящая тьма» (
В этом отношении он заметно отличается от Манеса Шпербера[320]
— такого же перебежчика, порой проявлявшего не меньшую политическую активность. Европейская одиссея Шпербера началась в 1905 г. в Восточной Галиции, в местечке Заблотове. Во время Первой мировой войны семья, спасаясь от царившего хаоса, бежала в Вену, где впоследствии Шпербер стал вхож в узкий круг учеников Альфреда Адлера, теоретика психологии личности. Эссе об Адлере было его первой опубликованной работой[321]. В 1927 г. Шпербер переезжает в Берлин. Там он вступает в коммунистическую партию. После захвата власти нацистами на время попадает в тюрьму, но освобождается и через Прагу возвращается в Вену. В 1934 г. Шпербер выполняет задания коммунистической партии в Югославии, затем переселяется в Париж. Там в 1938 г. он публикует сочинение «Анализ тирании», порывая с коммунистами. В этой небольшой книге впервые дан анализ черт сходства и различия между диктатурами Гитлера и Сталина с точки зрения психолога, который «одинаково не способен быть как тираном, так и раболепным пособником тирании».