Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Милостивый Государь, Иван Иванович! какой-то дух, вероятно, нечистый, ибо он в некотором смысле враждует чистейшему из наших поэтов, и уже без всякого сомнения злой в отношении ко мне, вооружился на мою переписку с вашим высокопревосходительством. Имею ли нужду уверять вас, что выезжая из Москвы, из Петербурга, из России, я помнил не только вас и вашу постоянную ко мне благосклонность, но и поручение, данное вами при прощании: Париж доставил мне удовольствие исполнить его. На другой день моего приезда, идучи по итальянскому бульвару, я в первой книжной выставке открыл записки аббата Жоржеля. Зная, что в то самое утро, генерал Поццо отправлял курьера, я поспешил воспользоваться случаем, и только успел купить, запечатать книги и послать их к вам через Северина. Письмо, которого тогда не успел написать, отложил до другого фельдъегеря. Оно последовало за посылкой, кажется, спустя недели три или четыре: дошло ли до вас? Не знаю. Может быть, недавно, если судить по той необыкновенной скорости, с которой ваше письмо получено мною. Вы его (говоря языком наших дедов), пустили из Москвы в начале апреля прошлого года: оно весновало и провело большую часть лета в Петербурге; остальное время, то есть осень и зиму, путешествовало по Германии, отдыхало в Париже и наконец прибыло в Англию, почти ровно через год после отправления. В прибавок, меня на ту пору не было в Лондоне; измученный страшною желчною болезнию, я должен был, едва ли не по неволе, послушаться совета докторов и ездил пить челтенгамские воды; по возвращении оттуда нашел любезную грамотку вашего высокопревосходительства, любезную, несмотря на то, что в ней вы слегка браните меня. Я ее принял, как верный «арзамасец»: с радостью, которую вы без труда можете вообразить, и с смирением, ибо если не совсем, то по крайней мере отчасти, заслужил ваши упреки. Доставя к вам первые четыре тома Жоржеля, я конечно должен был послать за ними вслед и пятую часть его записок и реляцию его путешествия; но признаться ли? мне эти позднейшие произведения аббата экс-иезуита показались так мало достойны вашего внимания, что я не захотел даже выписать их из Франции. Чувствую, что такое оправдание весьма неудовлетворительно: последние части сочинения всегда нужны, по крайней мере для порядка, в такой порядочной и прекрасной библиотеке какова ваша. За то я не думаю оправдываться: просто винюсь и спешу, сколько можно теперь, загладить свою вину. По счастию нашел аббата Жоржеля в одной Лондонской книжной лавке, и как скоро случится добрый сговорчивый курьер, то нагружу на него свою посылку к вам, поруча ее посредничеству графа Каподистрия. Надеюсь, что он будет исправнее других моих коммисионеров.

Я наполнил объяснениями около трех страниц, и вероятно вы уже утомлены моим огромным посланием. Продолжать ли? Прибавить ли, по вашему вызову, несколько слов о литературе английской и о так называемой, нашей современной? Последняя от меня скрылась за облако отдаления; до нас сюда не может достигнуть ни один печатный листок русских типографий, ни один звук наших лир, или балалаек. Благодаря вам, я на сих днях вспомнил, что есть в свете некто Каченовский, некто Шаликов и проч. и проч.; что эти люди с жаром и важностью спорят о ключах некоторой попадьи, и с тяжелым легкомыслием невежества шутят над нашим историографом! Бог с ними! Ужасная болезнь, от которой я почти два года страдаю, которая лишила меня, правда не жизни, но живости, и беспрестанно умножаясь, иссушает остаток сил моих физических и моральных, сделала однако ж мне и пользу: от нее, я уже не чувствую ни малой досады ни на какую глупость. «Беседа» и Академия, журналы Москвы и Петербурга, уже не могут ни взбесить, ни разсмешить меня; по крайней мере мне так кажется в Лондоне; не знаю как будет, когда возвращусь в Россию.