Собственные записки. 1835–1848

10-го числа в полдень пароход «Северная Звезда»[72], на коем находились государь, государыня и наследник, бросил якорь в Севастополе подле Графской пристани. Все приготовления к приезду государя были сделаны по возможности; но здесь не было ни того простора, ни той роскоши, как в Вознесенске. Все экипажи для двора и верховые лошади были даны от войск. Морские же власти, хотя и местные, но, по-видимому, воздержались от принятия в сем деле участия. С 8 часов утра все уже дожидались государя. Много было приезжих придворных, и все толпились около пристани. Рота почетного караула Брестского полка с утра стояла в готовности против дворца, находящегося в некотором расстоянии от пристани. Другая рота почетного караула поставлена была у квартиры приготовленной для эрцгерцога Иоанна, против самой пристани.

По правилам гарнизонной службы место мое было на правом фланге царского караула; но государь с выходом на берег должен был, по всему правдоподобию, подойти к первым встретившимся ему войскам караула эрцгерцога Иоанна, где мне также надо было встретить его величество, а потому я избрал себе место на последних ступенях самой пристани, где и полагал встретить государя.

Вскоре съехал на берег адъютант князя Меншикова, капитан-лейтенант Васильев, который, суетливо бегая взад и вперед по берегу, сказал мимоходом стоявшему подле меня коменданту барону Розену: «Не угодно ли вашему превосходительству ехать на пароход государя?» – не удостоив его даже взгляда. Комендант отправился. Ко мне не было ни слова. Я спросил Васильева, скоро ли государь съедет на берег. «Не знаю-с», – было ответом. Оскорбление сие было для меня чувствительно и как мне тут более ничего не оставалось делать, то я взбежал на лестницу назад и стал у караула эрцгерцога. Народ, столпившийся в сем месте, раздался, и мне казалось видеть в глазах каждого свои заключения.

Вскоре пришло известие, что государь останется обедать на пароходе, а почетным караулам велено было скинуть ранцы. Люди стояли одетыми, и мы все с ними с 8 часов утра по 4-й час пополудни; но я уже не сходил к берегу, а оставался у караула эрцгерцога.

В 4-м часу императорская фамилия съехала на берег, и государь, увидев меня, не подошел к караулу, а проехал мимо к своему караулу, где я его нагнал тогда, когда он прошел уже до половины роты. По осмотру всей роты он обернулся ко мне, принял рапорт и похвалил караул, но прибавил: «Все-таки у них что-то в стойке есть». Потом он позвал меня к себе в комнату, приказал представить караул эрцгерцогу и возвратиться к нему. Он опять похвалил свой караул, заметил ошибку, сделанную в командных словах капитана, жаловался на одесский смотр, упомянул об отданной ему чести при свечах, о неравенстве роста часовых, говорил о генерале Унгебауре, как о человеке, прежде больше способном к службе, но ныне ослабшем, что можно видеть, взглянувши на него.

– Но я, – продолжал он, – перевел его на службу в Московский корпус, где его поразбудят.

Видно было неудовольствие государя, но речь его была умеренна и выговорена со спокойствием. Он отдал приказание для смотра на другой день и с улыбкой спросил:

– Хорош ли будет?

Я сперва замолчал, не решаясь произнести мнение свое в пользу войск, дабы не повредить им; но когда он повторил свой вопрос, то я отвечал, что мы надеемся представиться порядочно его величеству. Во время разговора сего он жаловался на незнание нашей гарнизонной службы и на ошибки, происходившие на прежних смотрах, на неправильную стойку, замеченную им в войсках, и т. п. Я сослался на усиленные работы, коими занимались здесь, и от которых у нас оставалось очень мало времени для обучения людей. Он спрашивал, подмазывал ли я войска к приезду его; но я отвечал, что не мог сего сделать.