Но даже после того, как внутренние органы оставили, наконец, меня в покое, признав мою непричастность, кошмар продолжился. В школе стала известна моя ориентация. Учителя, которые раньше называли меня «наш Мишенька», стали шарахаться от меня в разные стороны. На двери моего кабинета кто-то повесил постер гей-парада в Тель-Авиве. И логичный финал: директриса вызвала меня и предъявила мне коллективное заявление родителей моего класса с требованием заменить классного руководителя и учителя русского и литературы в 9 «б», а то «кабы чего не вышло»! Как будто моя ориентация автоматически делает меня опасным для их отпрысков или передаётся воздушно-капельным путём. В этой коллективной бумажке так и говорилось: «Какой пример может дать подобный субъект для наших детей на уроках самого нравственного из предметов — литературы? Только аморальность и распутство!» Может, они предполагали, что вместо Достоевского и Гоголя я буду приобщать учеников к маркизу де Саду или Трумену Капоте? Директриса предложила написать «по собственному желанию». Именно она мне посоветовала уехать из Москвы и позвонила своей подруге из Челябинска, дав мне отличные характеристики как «талантливому преподавателю».
Дома тоже последовал скандал. В семье бравого военного не могло быть «сына-пи…пи…прости, Господи». У матери истерика, а у отца микроинфаркт. Только старшая сестра, знавшая сей постыдный факт, поддержала меня и отдала свои сбережения мне на переезд. Да профессор Нефёдов связался со знакомым в Южноуральском универе с просьбой посодействовать мне с работой.