Сочинения Иосифа Бродского. Том VII

— Ну, диета, я думаю, у нас не изменится. Из Варшавского пакта и их СЭВа мы выходить не собираемся. Сам всегда считал, что меню у союзников должно быть общее. Залог, так сказать, взаимопонимания.

— Ну да, пищеварение как общий знаменатель.

— Верней — пищеварения этого итог.

— Густав! При дамах!

— Насчет зарплаты это вы Густава спрашивайте. Что до молочка, то все-таки не советую. Коровы все-таки местные. От ихнего вымени Гейгер больше балдеет, чем от самого реактора. Верно, Петрович?

— Да. Молочко это за вредность — сплошная тавтология.

— Если только, конечно, Сам в Общий Рынок не вступит. Чего бы я ему, конечно, желала; а то у них там уже мыла нет. Да и на кой ему всю дорогу с пятилетним планом себе голову морочить? Пусть его в Брюсселе составляют. У них и компьютеры получше.

— То-то он про общий европейский дом распелся.

— С другой стороны, они там в Евразии только раз в месяц в баню ходят. Спросите хоть Цецилию. Или лучше Петровича.

— Да ты, Густав, молчи! Тебя каким мылом ни три, контру не отмоешь.

— Вот-вот, патриот разговорился. По Рязани своей скучать изволите, Петрович? Ностальжи де ла бу, иначе не назовешь. Сколько лет тут живете, а все в хлев тянет. Хотя, казалось бы, на местной женат.

— Ты бабу мою, Густав, не трожь. Она хоть местная, да полукровка. У местных ваших клитора днем с огнем не сыщешь. Рыбы!

— Петрович! При дамах!

— Оттого мужик тут в педрильство и кидается. Или на демонстрации. Часто не знаешь, какую статью ему шить.

— Базиль Модестович, он наше национальное достоинство оскорбляет!

— Господа министры, господа министры, не ссорьтесь.

— Я всегда считал, что иностранец не должен быть министром внутренних дел. Иностранных — пожалуйста, а внутренних — нет.

— Контра ты, Густав, нераскаянная. Не говоря — клитор дело внутреннее. Ну, да откуда тебе знать-то с твоей местной.

— Да как вы смеете!

— Да как вам, Петрович, не стыдно!

— Господа, господа, не ссорьтесь.

— Министру внутренних дел стыд неизвестен, Цецилия. Министр внутренних дел — он как гинеколог.

— Я всегда считал, что иностранцу нельзя...

— Господа министры, господа министры, успокойтесь. Во-первых, Густав, ты не прав. Министр внутренних дел...

— И юстиции.

— ...и юстиции должен быть иностранцем. Гарантия большей объективности, и никакого непотизма. Вспомним римское право. Плюс всегда лучше, если угнетатель — а закон всегда угнетатель — чужеземец. Лучше проклинать чужеземца, чем соотечественника. На этом все империи держатся. Вспомним цезарей, в худшем случае Сталина. Своего рода психотерапия. Здоровей ненавидеть чужого, чем своего.

— Ой, записываю.

— Но я не могу голосовать вместе с человеком, который оскорбляет достоинство моей нации!

— Если бы он был свой, то да, тогда бы ты, Густав, не мог. Но поскольку он иностранец — можешь. Ибо он ведет себя естественно. Более того: благодаря его естественности и ты ведешь себя естественно, приходя в бешенство. Что есть естественная реакция. Это, значит, во-первых. Во-вторых, гинекологические его наблюдения если и оскорбительны для достоинства нации, то только для ее половины. Вот даже Цецилия не реагирует.

— Ей что. У нее четверо детей. Скуластенькие. Или потому что знает, что Петрович преувеличивает. То есть преуменьшает.

— Погорячился он, Базиль Модестович.

— Погорячился ты, Петрович?

— Ага.

— В любом случае достоинство нации не размером этой вещи определяется. И в любом случае мы должны заботиться о достоинстве всей нации. Поэтому прибавим еще восстановление флага и гимна, которые до Перемены К Лучшему существовали, а? Ты как на это, Петрович?

— Я чего, я за. Хотя чего он символизировал — никогда не мог добиться. Даже пыткой.

— Ну-ка, Цецилия, по твоей части.

— Серые полосы на белом поле. Символизируют местный климат. Погоду вообще.

— На телепомехи похоже.

— А я на американский флаг грешил.

— Или на кошачью спинку.

— Значит, восстанавливаем Цвета Национальной Погоды. Гимн?

— Гимн, Базиль Модестович, был не Бог весть что. Можно было петь на мотив или «О май дарлинг Клементайн» или «Кукарачи». Как «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес».

— Н-да, Сам может фыркнуть.

— Не понять.

— Понять неправильно.

— Может, ихний обработать?

— Не будем впадать в крайности.

— Десять же минут осталось.

— Как насчет «Тэйк файв» Брубека? Холодно и энергично.

— Жив он: авторские платить — казны не хватит.

— Может, что-нибудь народное?

— «Слезы рыбачки»?

— Заунывно.

— «Где мой милый»?

— Сам не поймет.

— Ясно, что в Сибири.

— Может, «Милый край, не расстанусь с тобой»!?

— Это лучше.

— Гораздо лучше.

— Музыка и слова народные.

— Никакой идеологии.

— Я это для себя всегда на мотив «Маленького цветка» Сиднея Беше пою.

— Ну-ка, ну-ка.

Цецилия поет.

— «Милый край, не расстанусь с тобой / Ни за что никогда не покину тебя». Ой, я сегодня не в голосе.

— Недурно, недурно.

— Совсем недурно.

— Так голосуем, господа министры? (Напевает.) Милый край, не расстанусь с тобой, пум-пум-пум-пум-пум-пум-пум, пум-пум-пум-пум-пум.

— Голосуем, голосуем.

— Исторический момент.

— Великое — пум-пум-пум-пум-пум-пум — событие.

— Поворот на 180 градусов.

— Демократия.

— И волки сыты, и овцы целы.

— И волки, и овцы.