Сочинения. Воспоминания. Письма

Обширны степи Тургайские. Отряды казачьи что репей на коже верблюда, а убитых в травах высоких не видать – скрывает степь. Только волки грызутся у трупов убитых да летают, каркая, черные вороны. Много убитых, но всех не перебить, да и степь Тургайскую не наполнить убитыми, в огромных степях жалки кучки отрядов атамана Дутова.

Едет отряд казаков в две тысячи человек, Джуван путь указывает. Впереди едет Джуван, и матерый казак Егор Шайтанов рассказывает Джувану, почему большевиков нужно помучить, а потом перестрелять, но Джуван не понимает.

– Мой не понимай, я видел большевик: хороший есть человек, почто убивай, мой не знай.

– Да ты никак сам большевик, киргизская лопатка! Чего доброго, приведешь нас к большевикам. Смотри – съешь ты у меня пулю. Видел, как я большевика шашкой разрубил на две половины? И с тобой то же сделаю или живот распорю.

– Мой видел и шибко напугался.

– То-то, киргизская образина! Обманешь – и тебе такая же смерть будет. Все вы, черти, склонны к большевизму.

– Мой обманиль не будет. Вот приедем аул Чекбека, там другой человек бери, а меня, пожалуйста, отпускай, маленький Айнадай меня ждет, дочка, надо домой.

– Елки зеленые, чего захотел! Много ты видел, много знаешь, и домой в свой аул я тебя не отпущу. Может, помилую, когда до ставки атамана Дутова доведешь, а может, и пристрелю.

– За что меня стреляй? Меня стреляй нельзя, у нас дочка Айнадай есть, никак нельзя. Ах, Егорка, Егорка, нехорошо обманывать, Джуван шибко сердитый, надо правдой жить, обманиль нельзя. Джувана вся степь знай, поет хорошо, степь живая. Джуван – сын степи.

– Волк ты степной, остерегаться тебя надо, укусить можешь.

Запели казаки песню с присвистом, но жалка была песня: то ли глотки пересохли, или ветер не хотел нарушать покоя степи непривычными песнями и уносил песни казачьи. Заметили это казаки. Примолкли. Разве такой песни надо степи? Такой песни не надо. И запел Джуван песню громкую, радостную, на всю степь, даже ветер притих, слушает.

– Удивительно, один человек и так орать может.

Неожиданно примолк Джуван и сказал:

– Пропали.

– Что ты там видишь своими глазищами? Большевиков? Я тебя, язви в пятки, в печенки, пристрелю, на самых большевиков вывел. Что ты молчишь, стерва желторотая?

– Ты смотри: там дым, степь горит. Атаман Дутов степи жгет. Огонь скоро придет, видишь, ветер какой большой… Трава сухой, трава большой, ветер скоро придет, с огнем все погибай, огонь большой. Шибко большой.

– Надо обратно бежать.

– Ветер догонит, огонь шибко сильно идет, не убежать.

– Значит, все погибли?

– А ты разве не знал, когда степи сам жег, сколько киргизских аулов сгорело? Поди, видал.

Знают казаки, что такое пожар в степи сухой осенью, жирные травы горят жарко.

– Надо бежать, – говорит Егор Шайтанов, а сам, пускавший огонь в степях Тургайских, знает, что спасения нет. Гибель приходит.

Гибель идет черно-белым дымом и огнем.

– Что делать будем, Джуванка? Умирать приходится.

– Подожди, Егорка, мало-мало надо думай. Зачем умирай, когда столько ружей и пик?

– Да ты что, язви тебя в душу, смеяться вздумал? В огонь стрелять будешь?

– Нет, огонь стрелять не надо. Клади ружья, копья, седла, все клади и жги: надо шибко большой огонь. Придет огонь, и мы остался все живой, только ветер большой надо скорее, время мало. Аул Джантаса ничего не жалел, все юрты, ящик, все жег и огонь остановил, все живы остались, а сколько аул сгорело – беда.

Смекалистый был Егор Шайтанов, вспомнил, как спасся аул Джантаса. От большого костра вспыхивает степь, ветер вдруг меняет направление, и огонь идет навстречу огню, волны пришедшего огня утихают и, обойдя вокруг как бы черного острова, поспешно уходят дальше.

– Ну, живее торопись, ребята. Все клади, пороху больше сыпь.

Большой костер сложили из ружей, седел, пик. Надвигается океан с черным, сизым, белым дымом. Зажжен костер, пламя горит все жарче и жарче, вокруг обгорает трава, и размеры черного острова увеличивают, разбрасывая горстями порох. Языки огня слизывают траву, как шершавый язык коровы. Черная опаленная заплата растет. Успокаиваться стали казаки, не страшен больше огонь.

Снял аракчин Джуван, вытер капельки пота и сказал:

– Вот, Джуван всех спас от смерти, теперь Джуван надо отпускай к дочка за реку Тахир.

– Вот приедем к атаману Дутову, доклад сделаю. Хотя ты и немаканая харя киргизская, а спасибо от смерти избавил.

По опаленной черной земле ехали казаки. Земля была горячей. Встречались соленые озера. Теперь воды в них не было, от жара вода паром ушла в небо, и соленые озера казались опрокинутыми фаянсовыми блюдцами. И вот – большой аул, сотни черных обгорелых трупов лошадей, людей с распухшими курганом животами и оскаленными ярко-белыми зубами. Джуван качал головой и говорил:

– Смотри, мой плачет. Нехороший человек атаман Дутов, много горя. Вот теперь вы живой. Не будь Джувана, все вы был бы такой. Пошто людей не жалей? Шибко плохо.

– Ну ты, замолчи, пить хочется, а ты тут большевизмом занимаешься. Приедем – все доложу атаману Дутову.

– Джуван не боялся, сколько людей спасал, надо мало-мало подарок делай.