На третий день голодные и томимые жаждой приехали казаки к реке Тахир, в ставку атамана Дутова, откуда начался огонь. Егор Шайтанов сделал доклад, атаман Дутов приказал позвать Джувана.
Пришел Джуван.
– Ну, Джуван, спас ты моих казаков от смерти, спасибо тебе, садись, ешь баранину, пей кумыс и говори, какой тебе нужен подарок. Может, хочешь получить деньгами?
– Правду, – сказал Джуван, – надо подарок, большой надо подарок.
– Чего тебе нужно, говори.
Атаман Дутов был красен от жары. Он пил кумыс, тяжело вздыхал от слишком сытого барашка и нехотя рукой ловил в деревянной чашке мясо и ел по-киргизски. Джуван опустился на кошму и подсел к столу.
– Ну что же, послушаем, какой тебе нужно подарок.
– Степь киргизская шибко сердитый.
Джуван вынул табакерку, посыпал черно-зеленый мелкий табак на ноготь, понюхал, потом щепотку заложил за щеку, сплюнул черно-зеленую слюну через зубы и начал:
– Ты атаман Дутов, все тебя боятся, на ногах стоят. Мой не боится, за один стол сел. Джуван спас казак и просит мало-мало подарка: уходи из степи, не тронь киргиз, не тронь степь, степь живой, степь жарить на огонь нельзя.
– За такие слова я тебе дам подарок: ты должен повесить своими руками десять киргиз-большевиков, а потом тебя выпорют, дадут тебе пятьдесять ударов по голой спине.
– Ты что, за правду говорил? Мало-мало шутил.
– Нечего с вами, негодниками, церемониться, все вы большевики.
Молча, как верблюд, Джуван задвигал челюстями, потом неожиданно сочным черно-зеленым плевком плюнул. Плевок, словно выпущенная пуля, попал в глаза атаману Дутову и потек по щекам, потом по усам.
– Расстрелять негодяя!!!
Казаки во главе с Егором Шайтановым, те самые казаки, которым Джуван спас жизнь, тащили Джувана на расстрел.
Атаман Дутов обмакивал в кумыс платок и промывал свои глаза, а за юртой грянули выстрелы, и Джуван лежал трупом.
А за рекой Тахир степь была веселая и играла желтыми цветными красками.
Песня о живом кургане Азах
Необъятны земли сибирские, степи неохватные, степи тихие киргизские, не степи, а море изумрудное, ширь-океан. А если прислушаться к голосу шаманов, самых старых, уходящих уже в небытие, то говорят они:
– Там, где теперь степи зеленые с темно-синими глазами – соляными озерами, прежде было голубое море-океан, и в бури это море было черно-синим с белой пеной на огромных валах. Киргизы показывают в соляных озерах водяных блох – маленьких, красных, похожих на морских коньков, – это от прежнего моря. По берегам озер и речушек большие белые толстые раковины – это тоже от прежнего моря. По мягким зеленым берегам рек Урала и Ишима, неуклюже шевеля клешнями, копошатся у падали раки – это тоже от старого моря. В степных озерах колючие черные орехи, рогульки – тоже от старого, ушедшего. Белые быстрые чайки с тоскливым криком носятся по степным озерам, и большие серые мартыны тоскуют о старом море. И там, где прежде ветер играл черно-синими морскими валами, теперь тот же старый ветер играет валами серебристого ковыля, а в степях Бекпалы ветер с тоски играет песчинками золотого песка. Тихие степи киргизские. Кто устал душой от городского шума – сюда, в тихие земли сибирские. Тишина…
В степях неохватных, мерно колыхаясь, как корабли, гуськом, один за одним идут верблюды, отчетливые на темно-синем небе. Краски степи нежны – глаза ласкают теплыми зелеными, желтыми, серебряными тонами, только ярки темно-синие озера, как камни сапфира в изумрудной оправе, ярки рубиновые закаты на бирюзовом небе. Дети степи – киргизы любят поэтому украшать свои юрты синими и красными причудливыми узорами, и эти цвета особенно ярки на цветочно-белой кошме, чиивые перегородки расшиты такими же яркими шелками из далекой Бухары и Хивы.
По гладкой и ровной Теренгульской степи величиной с германскую землю брошена желтая телеграфная лента – это дорога в Павлодар. Воткнуты спички – это телеграфные столбы, такие смешные здесь, в степи. На столбах иногда отдыхают коричневые беркуты, степные орлы, словно для их отдыха поставлены эти столбы.
И в жар, когда солнце лучами целует каждую травку, на столбах сидят беркуты, раскрыв клюв и устало опустив крылья. Жаркий степной воздух любит иногда пошутить и увеличивает отдаленный столб, и тогда столб кажется огромной сосной. На маленькой кочке кобчик кажется в рост человека. А особенно в жаркие дни, когда лучи солнца выпивают зелень степей, степной воздух показывает перевернутый город в голубом небе, и зоркий глаз киргиза, словно сделанный на заказ на оптическом заводе Цейса, видит даже перевернутых мурашей-людей в этом городе миража. Степь словно золотая монета, и начеканены аулы, иногда киргизские памятники на могилах и большие курганы.