Сочинения. Воспоминания. Письма

– Ого! А тут их сколько. Лавочку-то скорее откроем. Молодец Хао-Чан: детишкам на молочишко оставил.

Стал считать Иван Бубликов корешки: один, два, три, четыре.

– А как их употреблять?

– Мало-мало ешь – шибко хороша, шибко хороша – шанго.

Откусил, пожевал, выплюнул.

– Мерзость китайская, не то петрушка, не то сельдерей. Пусть китаезы кушают, нам это неподходяща пища.

В красной бумаге была завернута коробочка из китайского серебра с вычеканенным драконом. Открыл коробку Иван Бубликов – на вате лежали маленькие черные корешки.

– А это что? Дорого стоит? Опять какие-нибудь чай-вай-пель-чун.

– О нет. Это цзун… цзун… мало-мало ешь – умирай… скоро умирай.

– А дрыгать ногами будешь? У нас стрихнин, так ногами человек дрыгает, потом в тюрьму за отравление.

– Цзун… умирай… Никто не знай – умирай. Спал и умирай.

– Что же… дело… Вот на тебе за твою простоту китайскую, – и отломил, и дал Иван Бубликов ножку от женьшеня.

– Спасибо, шибко спасибо.

– Эту дрянь всю бы тебе отдал: если бы ума у тебя было побольше. Сказал бы, что ничего не стоит, я бы и выбросил. На, сказал бы, Киан-Те-И, брось эту дрянь. А теперь… мы цену знаем. Необходимая эта вещь для вас, китаезов.

И скоро умер Сережа, заснул и не проснулся. Сделали доктора вскрытие, пожимали плечами и не могли найти причину смерти.

Прошло еще немного времени, и также неожиданно умерла Нина. Заснула и не проснулась. Сделали доктора вскрытие и не разгадали загадочной смерти…

После похорон усмехнулся Иван Митрич и сказал:

– Ну, хитрый народ китаезы. Наука докторская – одна видимость, цзун – и нет человека. Вот тебе и цзун.

А Арине говорил:

– Ты, Арина, не убивайся, не плачь. Что дети? Дело наживное. Других наживем, были бы червонцы. Аты посмотри, сколько червонцев. По сто рублей за одну картошку взял. Столько теперь у меня денег, с Церабкоопом буду конкурировать.

Начал подыскивать себе домишко Иван Митрич. Так, чтобы в центре города и чтобы магазинов Церабкоопа поблизости не было…

– Заведем это, значит, лавочку, товару будет полно. А ты не горюй – детей новых наживем.

– Год прошел, а детей все нет. Люблю я ребят. Надо мне дитя.

– Ничего, будет, не торопись, дети – дело наживное. Ты смотри – и борода моя поправилась, и вид степенный, – говорил Иван Митрич, рассматривая фотографию,

– И не узнать тут нас… как бы настоящие довоенные купцы. Вот оно что значит деньги-то…

– А это все оттого, Иван Митрич, что вы водку не пьете.

– Да… Вот лавка будет, значит, я опять Ванечка. Детишки это будут, и никаких китаезов. Покой чтобы не нарушали. Всех прогоню, всех их к черту!..

Каждый вечер пересчитывал Иван Митрич червонцы:

– Лавку откроем, а вывеску закажем червонным золотом. А на ставнях окон яблоки в вазах, виноград сделаем синий,

– А почто же синий? Виноград зеленый.

– А это для видимости, чтобы покупатель больше внимания обращал. Я покупателя знаю. Дамские пальчики виноград – вкус замечательный. Мы все товары как предложить знаем.

Арина слушала мечты Ивана Митрича и занималась своим делом: спешно на машине «Зингер» шила пеленки своему будущему ребенку.

– Вот смотри, превратность судьбы человеческой. Чей это была трюма с зеркалами, чей это граммофон был? Купца первой гильдии, можно сказать, милльонера Петра Щербинина. У кого пять магазинов было? А где теперь Петр Щербинин? На толкучке барахлом торгует, пимами и прочими ржавыми железными отбросами. Амы, Иван Бубликов, сии вещи у себя в комнате имеем. Вот оно что значит превратности судьбы человеческой. Ты не имей беспокойства, профессоров пригласим – и все будет в лучшем виде. Доктора – они всю науку превзошли: дело свое знают до тонкости. Они – доктора – имеют машины Рентгены, машины посмотрят и все кости сквозь тела видят. Могут даже посмотреть, кто у тебя будет – мальчик или девочка. Наука – это дело тонкое, одно слово – паутина. Паук, надо подумать, а в животе целая ткацкая фабрика кисею, паутину сплетет. Жизнь – она штука тонкая, можно сказать, часы.

– Ну что вы, Иван Митрич.

– Али кровь доктора возьмут и могут сказать: ты отец ребенка али какой полюбовник. Вот она, наука, какая.

– А вы, Иван Митрич, сомнения не имейте. Я вам теперь верная жена.

– Я знаю. Я так, справки у докторов забирал насчет будущего. Все-таки на такую ядреную бабу всяк позарится – кровь с молоком.

И было по словам Ивана Бубликова: лучшие доктора присутствовали при родах у Арины. И родился сын… с черными жесткими волосами, с косыми глазами, похожий на Сережу и Нину.

И запил Иван Бубликов, Пьяный приходил домой, орал песни и бормотал:

– Сын Киан-Те-И, я знаю, не мой сын… китаеза, китаеза и опять китаеза. И вывеску замазать не могли «китаец из Шанхая». Маляры… Жулики… Подай мне вывеску червонным золотом…

Вещи начинали исчезать. Давно уже не было червонцев. Рабочие-китайцы не получали жалованья, и прачечная была накануне закрытия.

Прежний хозяин Петр Щербинин выкупил свои вещи: и граммофон, и трюмо.