Сочинения. Воспоминания. Письма

– За то, что киргизский народ поверил мне и помог царя Николая убрать, будет теперь киргизский народ избавлен от баев, от крестьянских начальников. Пусть выберет себе управителей умных. Потом избавлю джигитов от калыма, пусть молодые устраивают свою жизнь как хотят. Они сами, а не богачи. Умножайте киргизский народ любовью, а не властью золота и скота. А вам, старикам, отдаю все долины, все покосы иртышские, чтобы не голодал ваш скот на солончаках. Вот как это случилось…

– Так, значит, революцию киргизы начали?

– А ты как же думал? Ты не знаешь, сколько царь джигитов убил? Ты спроси, где Капбек, где Джергень, где Турсун, где Тырлан, где Ажбай? Ох, много Ленину киргизский народ помог. Оттого и Ленин киргизский народ не забывает.

– Не поедешь ли ты в Москву? Посмотришь людей.

– Я не поеду – не понравилось, был там. Аделькану надо степь жирный, сытый степь надо. Там камни только.

– Ты был в Москве?

– Аделькан был в Варшаве, окопы рыл, потом был в плену. Был Германия, Ахен, Гамбург, потом Женева. У товарища Ленина был, жалобился тогда. Товарищ Ленин обещал мало-мало помогай киргизский народ.

И я узнал, что Аделькан знал больше, чем мог сказать своим простым языком, он знал свой народ, и народ понимал его.

1927

Песня реки Самарги

Рассказ[75]

Лохматые бархатные сосны, темно-зеленые, протягивают руки-ветви, а дальше – темная загадочная тайга, таинственная и хитрая. Журчит, пенится река Самарга, река скачет, бежит, как соболь, смеется, хохочет, радуется река Самарга, живет река Самарга. В яркий солнечный день, когда цветут сосны, целуют реку быстролетные лучи солнца, каждый поцелуй – алмаз. Тысячами разбросаны поцелуи-алмазы по реке Самарге. Сбивает воду в пену веселая река Самарга. Боюсь, опрокинет река Самарга нашу лодку, защекочет водой и гальками, выплюнет наши тела. Мы поднимаемся вверх, большая лодка, как живая, приподнимается носом, вскакивая на порот.

– Ничего, не бойся, наша привыкла, сиди смирно, тихо.

Я сижу тихо, летят брызги, и долбленая «ульмагда» – наша лодка – вскакивает на порог. К шатру Гельвея едем. Срочен Гельвей умеет говорить по-русски.

– Гельвей – умнай человек, шибко умнай, Гельвей знает американ, япон… Гельвей предводитель рода орочен.

Два дня, две ночи плывем, и все еще далеко.

– Наша шатра еще далеко. Ча умелай – бэ?

– Что же, давай пить чай – ча умелай – бэ. И мы останавливаемся, разводим костер, трещат сухие ветви сосны, и, пока греется чай, словоохотливый Гельвей хитро и осторожно желает узнать, зачем русский едет в тайгу.

– О, русский шибка хитра. Гельвей тоже хитрай. Предводитель рода Камин-дига, Гельвей – лучший охотник, винчестер у Гельвея – «американ», и шибко острый глаз у Гельвея, в самый нос медведю пулей попадает.

Япон, американ шибко жадны, всю тайгу хотят убить, по реке Самарге плывет мертвый лес, потом глотает этот лес пароходы японца Сузуки. О, самого японца Сузуки видел Гельвей: маленький японец, глаза косые, а какой жадный, сколько людей заставил пилить тайгу, бросать тайгу в реку Самаргу. У Сузуки большие пароходы, много глотают леса, но ничего, смеется Гельвей, и когда веселый Гельвей разговаривает с тайгой, кричит тайге бодрые песни: тайга, не бойся, ты большая, затупятся пилы, пароходы подавятся лесом…

Гельвей рассказывает: