Сочинения. Воспоминания. Письма

– А были еще белый офицер… они боялся красный звезды, сорок пять офицер белый видел Гельвей. Как испуганные белки бежали офицеры, просили помощи, и тогда оказал им Гельвей: «Кто привозил водку в тайга, кто отбирал шкуры, кто убивал тайга, тем нет помощи, ни один изорочен недаетимлодки-ульмагды, ни один из орочен не повезет их вверх по реке Самарга…» О, что тогда сделал белый офицер! Ты знаешь, как стреляют медведь, ты знаешь, как стреляют соболь, так белый офицер стал стрелять в орочен… Гельвей испугался, и упал Гельвей, стал будто мертвым и не шевелился. Прилетел комар, пил кровь, и Гельвей не шевелился – шибко испугался Гельвей. Потом пришли шаманы, шаманы посылали жалобы тайге, шаманы пели погребальные песни, такие же, как осенью поет река Самарга. Потом принесли четыре «ульмагда», положили трупы в «ульмагду», женщины плакали, как умеют плакать женщины. Орочен осталось немного. Каждый орочен дорог, дороже соболя. Кто же будет убивать медведь, кто будет убивать соболь, кто будет кормить маленький орочен?.. В лесу поставили четыре «ульмагда», каждому положили его любимые вещи, в руки Гельвею положили винчестер, любимый винчестер американ, и сюда пришли белые офицеры, сорок пять белый офицер. Офицер кричал: «Я генерал, всех вас, мерзавцев, перестреляю! И что за идиоты – мертвецов в лодки складывать!» О, Гельвей тогда сердился, зачем эти жадные люди убили его родных орочен. И Гельвей поднялся, взял в руки свой любимый винчестер американ, встал и выстрелил, потом еще раз, еще и еще… полетели пули… меткие – в глаз попадает Геливей медведю: трое офицеров упали, остальные побежали. А потом много, шибко много разговора было в тайге, все племя приезжало, поминки делали по убитым ороченам, хорошо поминали, много мяса ел, много чай пил, много водки пил… И тогда Гельвей мало-мало неправду сказал. Гельвей сказал: «В ульмагда я лежал мертвый, но пришел великий дух и сказал: „Ты, Гельвей, видел, как жестоки эти офицеры, это они убивали тайгу, это они убивали соболей для своих жен, а теперь они стали убивать и орочен. Убивай тайгу, не убьешь – деревьев много, племя орочен не много“. „Что же я могу сделать?“ – спросил я великого духа. – „Возьми ружье и убей их, как ты убиваешь медведя“. – „Но ведь я мертв…“ – „Ты будешь жив – убей их“. И встал я, и убил их. О, тогда Гельвея выбрали вождем племени, и самая красивая девушка, стройная, как молодая сосна во время первого цвета, с губами сладкими, как запах сосны весной, сказала: „Я буду твоей женой“. О, Гельвей любит своя жена, любит свой маленький орочен, зеркало и бусы – подарок жене купил Гельвей».

И вот мы в шатре Гельвея. Я остановился удивленный.

– Разве я говорил неправда? – сказал Гельвей. – Это вот жена, это мой дети орочен.

Но я удивлен был не детьми-ороченами, а тем, что в углу висел знакомый портрет.

– Это откуда у тебя?

– Это дал красный. Тридцать два офицер поймали. Разве не знаешь?

– Нет, – оказал я, – не знаю.

– Эх ты, не знаешь! Это Анья-абуга.

– Кто?

– Анья-абуга – хороший отец.

Пока женщина готовила чай, Гельвей спросил:

– Хочешь послушать песни об убитых орочен?

И полилась песнь… такая же, как поют воды реки Самарги, такая же, как песни таежных весенних ветров…

1927

Текст печатается по: «Рабочий путь», Омск, 1927, 3 июля.

Жизнь, данная Октябрем

Мне говорят:

– Кому нужны в эпоху строительства ваши киргизские рассказы? Пишите о современном.

Но я все-таки буду писать киргизские рассказы, потому что разрешенный вопрос об инородцах должен быть освещен в художественной литературе.

Разве для писателя не представляет интерес этот важный вопрос? Разве нет необходимости осветить этот вопрос?

До революции инородцы, придавленные культурой, были обречены на медленное умирание. Стесненные со всех сторон, спаиваемые на Севере, инородцы быстро вымирали.

Исчезли племена в 300–400 семейств. Более сильные защищались всеми хитростями дикаря, приспосабливались к культуре. Но знали о своей гибели. И вот революция освободила от вымирания инородцев Сибири, дала возможность жить и пользоваться свободно землями. Инородцы были удивлены: привыкшие быть начеку, привыкшие быть обманутыми, после революции получившие право на жизнь, начали с дикарской хитростью доискиваться причины такой неожиданной перемены по отношению к ним…

Остяки, орочены, чукчи, вогулы, якуты, самоеды, тунгусы, спаиваемые водкой хитрыми купцами-пушниками, вдруг стали в факториях Госторга получать настоящую цену за свой пушной товар.

В моем рассказе[76] это отмечено.

«…Это был совсем не такой человек, каких знал до этого Нуват. Прежде приезжали за песцами и соболями купцы, старались взять как можно больше и как можно меньше дать. Поили водкой, чтобы обобрать пьяного. Этот гость давал слишком много…

– Так много не надо…

– Сколько стоит?.. Вам, чукчам, жить тяжело – надо давать, что стоит.

Не поверил Нуват – хитрый гость, что-нибудь думает другое.

– Водка есть?

– Водки нет, и нельзя пить водку, вредно пить водку.