Сочинения. Воспоминания. Письма

– Эх ты, ящерица треклятая, киргизская видимость, урядника бы на тебя прежнего, атамана бы на тебя, я бы тебе доказал, как издеваться.

А потом мелькнула мысль, быстрая и неуловимая, как степная лисица: «Изменил, от царских денег отказался».

Потом злобно сказал:

– Ну давай возьму.

Положил в бумажник. Тяжелые мысли были у Михеича. Они шли очередью, какие бывали в 20-х годах, и каждая мысль была тяжелой, как булыжник.

Когда-то со всей Теренгульской волости собирал Михеич кожи, сало, масло, волос, джебагу. Огромные баржи Вардроппера тащили сырье на Тюменскую ярмарку, куда приезжали скупать хитрые, пронырливые вятские купцы. Михеича по неделям поили коньяком, чтобы дешевле купить товар, и в номерах Ложкомоева пьяные купеческие песни раздавались до зари.

Потом думал о том, что рядом с червонцами лежит царская пятьсотрублевка, на которую ничего не купишь.

Вынул бумажник, смял пятьсотрублевку в комок и швырнул в полынь.

1927

Текст печатается по: газ. «Рабочий путь», Омск, 1927, 12 июня.

Сторнировка

Безграмотный не прочитает ровных строчек газеты. Немузыканты равнодушно смотрят на ноты Бетховена и Шопена. Точки, черточки на телеграфной ленте обращаются в слова только у телеграфистов. Бухгалтерские записи, гроссбухи, кассовые книге, балансы, годовые отчеты, где так много цифр, понятны только бухгалтерам, по цифрам они читают так же легко, как мы привыкли читать буквы, не замечая их.

Ничего нет удивительного в том, что бухгалтер Михаил Петрович Стонов, приходя домой после службы, до двенадцати часов ночи занимался щелканьем на счетах; можно было думать, что бухгалтер Стонов перегружен работой и занят сводкой баланса или составлением трудных шахматных балансов, на самом же деле бухгалтер Стонов наслаждался музыкой, счеты – новый музыкальный инструмент. Горе, радость, тоска – все это могло быть передано счетами. Бухгалтер Стонов был первым, понявшим музыку счет.

Умерла жена. Стоит гроб. Горят восковые свечи. Бухгалтер Стонов выплакивает тоску на музыкальном инструменте – счетах, играет похоронный марш. О! Это была симфония целой жизни, не уступающая Восьмой сонате Скрябина! Всю жизнь переживал бухгалтер Стонов.

В дверях старуха мать, с лицом как печеная антоновка.

– Миша. Такое горе, жена умерла, а ты все за счетами.

– Да, нужно подвести баланс, годовой отчет составить, перед жизнью следует отсчитаться.

С начала падения царской власти бухгалтер Стонов завел книги, куда записывал достижения революции на кредит и уходящую жизнь и старые порядки на дебет. Все это записывалось ориентировочными цифрами, и ежегодно подводился баланс, определялось сальдо. На десятом году советской власти цифры показали, что восстановление новой жизни идет невероятно быстрым темпом, таким же темпом умирает все обреченное жизнью на гибель. Подводя итоги, бухгалтер Стонов стал попутчиком и перестал ходить в церковь.

Приходили попы, уговаривали:

– Вы, ревнитель церкви, бывший староста церковный, и стали большевиком, возможно ли такое позорящее событие?

– Баланс подведен. Списано все прошлое в расход…

Семейная жизнь разносилась по книгам, были открыты счета. Счет канарейки. Счет герани. Счет жасмина. Счет любви. На дебете расходы на канарейку, на кредите удовольствие от пения канарейки. Все до одной копейки разносилось по книгам.

Когда бухгалтер Стонов привел молодую жену Марию Степановну, стройную, высокую, красивую, как Клео де Мирод, жену, мечтавшую быть не женою бухгалтера, а киноартисткой, бухгалтер Стонов сказал:

– Мы не венчались в церкви, мы записаны в ЗАГСе, а потому могущие быть дети не должны быть крещены. Обещаешь ли не крестить детей?

– Хорошо, – сказала молодая жена, – мне все равно, разве есть у меня своя воля?

– Знаю, скрипач, музыкант, слышал.

И в первую брачную ночь, когда жена лежала под мягким нежным одеялом, когда у молодой женщины сверкали глаза, как у Мэри Пикфорд, а лицо было задумчиво, как у Асты Нильсен, бухгалтер Стонов щелкал на счетах, бухгалтер Стонов подсчитывал расходы на свадьбу, на кредит заносил ту радость, которую он получит от молодой жены, и была это необычайная музыка, гимн любви, торжествующий гимн жизни, но разве понять эту музыку людям, и потому жена сказала:

– Если вы, Михаил Петрович, будете так щелкать на счетах, я сбегу.

Тишина. Молчание. И внятно, отчетливо счеты прощелкали:

– К скрипачу, к музыканту сбежишь, беги, бухгалтер Стонов держать не будет.

– Мне показалось, счеты сказали…

– Да, ты не ошиблась, счеты могут говорить не хуже скрипки.

И вновь защелкали счеты, и было понятно:

«Эх, полным-полна коробушка, есть и ситцы, и парча,
Пожалей, моя зазнобушка, молодецкого плеча…
Выйди, выйди в рожь высокую, там до ночи обожду,
Как увижу черноокую, все товары разложу…»

Молодая жена, сидела на кровати и хлопала в ладоши.

– Вам бы, Михаил Петрович, в кино после сеансов выступать, успех будете иметь, чем бухгалтером быть.