Сочинения. Воспоминания. Письма

Глаза у моей жены Кызьмиль
как голубые озера Сартлама.
Нос у моей невесты как новая юрта в степи,
Губы у моей невесты как берега Иртыша.
Вот какова моя невеста Кызымиль,
И калыма платить не надо,
Даром возьму себе жену…

А сзади едет Лебяжинский лавочник Михеич, коробушка у тележки вся развалилась.

– Эх ты, дикарь, видимость безличная, тебе бы только не платить. За калым-то ты получал жену-то покорную, а задаром-то получишь второй сорт. Мы, русские, за жен деньги-то не платим, а радости-то мало. Даром получишь, а деньгами откупайся. Ты бы вот лучше долг заплатил, до войны-то на сто рублей в моей лавке товару набрал, не заплатил. Можно сказать, украл.

Громко на всю степь пропел Джайкайдар:

Хорошо в степи, душа радуется,
Вон аул стоит, кизяком пахнет,
Приеду кумыза выпью, поем баранины.

Невеселые думы у Михеича, много денег у Михеича пропадает за степью, отдавать никто не хочет.

– Совести нет у вас, нет у вас Аллаха, нет шариата, обольшевичились, смотри, в какой я трашпанке езжу, не мне стыдно – вам. Разорили человека.

– А почто с урядником ездил, исполнительный лист возил, почто киргизский скот продавал?

– А пото, что вы деньги не платили.

– Так вези, урядник, теперь.

– Эх ты, треклятая видимость, издеваться еще. Плохо жить в степи – душа тоскует, на вас, аспидов, смотреть тошно… варначье…

И замурлыкал заунывную песню Михеич:

Догорай, моя лучина, догорю с тобою я…

А потом неожиданно громко сказал:

– А Аллах-то есть, шариат-то есть?

– Нет, – ответил Джайкайдар.

– А совесть-то есть?

– Совесть есть.

– Почто же ты долг не отдаешь?

– А ты советскую власть признаешь?

– Признаю.

– Так зачем старый долг с меня просишь?

– Эх ты, киргизская видимость, змея вилючая, ящерица ты, поймаешь – хвост в руках, ящерицы нет. Не признаю я вашей советской власти – разорила она меня.

– Тогда, Михеич, мало-мало по совести надо делать, долг надо отдавать.

– Да не может быть, врешь ты.

– Зачем врешь. Мой живет хорошо. Лавочник Михеич живет плохо, надо деньги отдавать.

Радость пришла к Михеичу, веселая радость задергала веревочки и превратила паяца Михеича в веселую гримасу балагана, и слова пришли радостные, которые хотелось кричать громко: «Значит, не все пропало, значит, соберу долги со степи».

Но Михеич не сказал своих радостных мыслей, а говорил:

– Я всегда думал, Джайкайдар – хороший киргиз, честный человек Джайкайдар. Ты мне деньги отдашь, я тебе в кредит товар опять буду давать.

– Отдам, почто не отдам. Мы теперь шибко хорошо живем.

Веселые, радостные мысли запрыгали молодыми мышатами в пустом закроме.

– А когда отдашь? С процентами отдашь? С тебя бы и пришлось рублей пятьсот.

– Пятьсот и отдам, мой не жалко.

Ошалел Михеич. Давно не слышал таких слов. Едет, радуется и, как сытый кот, мурлыкает:

Весельчак Иван Матвеич и шутник Фома Михеич
Вздумали плясать.
Один в угол стал к окошку, а другой подставил ножку,
Чтобы начинать…

– Эх, была не была, разуважил ты меня, Джайкайдар. веру вернул в человека – другом будешь. Не важны деньги, честность важна. На тебе в подарок мой серебряный портсигар.

– Мой не курит – не надо.

– Ну, на тебе часы.

– Мой не надо – солнца есть.

– Да ты никак, степная ящерица, хвост хочешь оставить. Платить не хочешь?

– Мой сказал – пятьсот рублей отдам.

– Ну тогда часы бери, надо, не надо – бери, шибко меня обидишь. От подарка нельзя отказываться.

Взял Джайкайдар часы, положил за пазуху.

– Вот теперь я понимаю, честный ты человек, настоящий киргиз.

Приехали в аул Алеута. За круглым столом сидит Михеич, пьет кумыс, разглаживает бороду и думает: «Вот она жисть-то, в старое русло возвращается, как тут не радоваться».

Распоясался Джайкайдар, выпали часы, ударились об стол Посмотрел Михеич:

– Эх, Джайкайдар, не умеешь ты с тонкими вещами обращаться. Стекло сломалось и остановились. Исправлять – меньше червонца не возьмут, но я возьму – исправлю и тебе привезу.

– Я пошел деньга искать.

За перегородкой шептался с байбичей Дженепа, Михеич тревожно прислушивался и думал: «Как бы баба не напортила, протестует».

Но вот вышел Джайкайдар с ключом, проиграл свою песню замок, долго рылся в ящике, а байбича Дженепа тараторила быстро, как перепелка.

– Нашел. Испугался – думал, потерял.

И протянул Джайкайдар пятьсотрублевку Михеичу.

Глаза у Михеича стали круглыми, как очки у Радека, стали немигающими, как глазау орла.

– Ты что, киргизская видимость, издеваться? На кой черт мне царские, – червонцы давай.

– Мой брал царская деньга, получай царская деньга, твой царя надо, получай царска деньги. Твой советска власть не надо – червонца не надо.

Садясь в свою развалившуюся трашпанку, Михеич ругался самыми скверными словами: