Сочинения. Воспоминания. Письма

Удивлялся Нуват: „Где же были прежде эти люди? Почему прежде не приехали они к чукчам? Сколько за всю жизнь обидели люди Нувата! А теперь, на старости лет, когда за песцов и соболей дают так много, когда можно бы хорошо жить, у Нувата нет жизни. Старость приходит“».

И вот все эти чукчи, орочены, якуты, вогулы, получившие новую жизнь, ищут того, кто дал им эту жизнь, и находят. И не удивительно, что в шатре Гельвея, орочена, я удивлен был портретом[77].

– Кто это?

– Эх, не знаешь! Эх, ты! Это Анья-абуга – хороший отец. Хочешь послушать песню?

И полилась песня, такая же, как поют воды реки Самарги, такая же, как песня таежных весенних ветров.

Огромные, жаждущие степи Туркестана, где вода дороже золота, получают правильное распределение воды по арыкам. А прежде эта вода, как и земля, захватывалась богачами. Новые сотни тысяч десятин орошенной земли, дающей хлопок. Разве об этом может молчать писатель?

Киргизы… После свалившихся бед до революции, после стеснения переселенцами, после избиения киргиз царскими казаками в 1916 году во время восстания получают после революции свободу жить, свободу получать жену по любви, а не за кабальный калым. Получают покосы и степи.

Разве это может быть не отмечено?

В моем рассказе «Живой курган Азах»[78] рассказывается: «…мы должны Ленину выстроить курган. Живой курган Азах. Пусть каждый джигит, где бы он ни был – на Алтае, в Фергане, в Бекпалы, в Чегане, в Джальтаве, – каждый должен приехать на курган Азах и увеличить его пятидневной работой. Пройдут годы, а курган Азах будет живой, растущий, не курган, а гора – выше гор Баян-Аульских. Да будет это памятником, что жив киргизский народ и почитает тех, кто дает народу лучшую жизнь.

…В необъятных степях каждый джигит находит жену и едет исполнить завет – отработать пять дней, увеличивая курган Азах. Разве не чудо – живорастущая гора? Разве не чудо – увеличивающийся киргизский народ, производящий потомство по любви? Разве не чудо – благодарность народная? Степные люди не имеют книг, чтобы записывать. В благодарность они на странице степи ставят одну точку, и точка эта – большая гора. Вот какою мерою можно измерить благодарность народа киргизского».

Если воздвигаются бетонные пятиэтажные дома, если строятся новые фабрики, постройку горы в степи я не могу обойти молчанием.

О строительстве новой жизни у инородцев я хочу рассказать. Если Джек Лондон умел заинтересовать читателей описанием вымирающих тихоокеанских дикарей, не более ли благодарная тема о строительстве жизни обреченных когда-то на смерть?

Об этом я не могу молчать, и в день десятилетия Октября я хочу сказать:

– Пусть не читают моих рассказов из киргизской жизни, пусть я служу конторщиком на сорока рублях, но я как сибирский писатель может быть, такой же дикарь, не могу не принести томик своих рассказов тому, кто дал новую жизнь инородцам Сибири. По степям Сары-Аркы – от Баян-Аула до Турган и Оренбурга, по тайге от Уральских гор до Чукотского полуострова – победным маршем идет жизнь Октября.

Я, Антон Сорокин, как киргизский писатель, не могу не приветствовать вас, пионеров новой казахской жизни. Вы, получившие знания и учение города, вернетесь в родные степи для того, чтобы дать культурную и медицинскую помощь своему народу.

И там, где были волчьи ямы, вы, новые, свободные познавшие учение казахи, выстроите бетонные казахские города. Победным маршем идет жизнь Октября по изумрудным степям Казахстана.

1927

Джайкайдар

Я, Джайкайдар, спустился с черной горы, я пел свои песня на горах Кокчетава, я умею ловить слога, как сокол быстролетный ловит маленьких птичек. Кто учил меня петь песни? Учился я у степного жаворонка.

Старые песни устарели, нужно петь о новом. Свободна степь для киргизского народа, сытым будет скот, что раньше пасся на солончаках. Джайкайдар уже знает, что не приедет на своей быстролетной колеснице джут и не будет пожирать киргизский скот, маленькая сенокосилка уничтожит джут. Уже знает Джайкайдар, что будут у киргиз свои города… Уставшая лошадь едва передвигает ноги, небо бирюза, трава изумруд, дорога сердоликовая. Нагоняет Джайкайдара казак из Лебяжьего, блохой по степи скачет Степан Иванович.

– Радуешься, киргизская твоя лопатка, сам не знаешь чему. Города киргизские! Видел я ваши города, на окраине Павлодара джетаки, большой радости нет. Заняли нашу землю казачьи, кровью своей добывали, а теперь ширитесь… язви вас…

– Степан Ваныч, твой немного ошибался, мой надо радоваться. Где крестьянский начальник? Нет крестьянский начальник. Где бай? Нет бай. Мой шибко радовался. Где русский купца? Нет русский купца.

– Акмак, ин-сигеин, язви тебя в душу!

– Почто, Степан Ваныч, ругаешь – не знаю. Ругай на свой язык, киргизский язык не надо.

– Аттанаус, ин-турган…

Джайкайдар поет: