правило, для неопределённого круга читателей”. Вот имен-
но, “как правило”, да ещё для “неопределённого круга”… Все
признаки болезни налицо…
На самом же деле писатели — это отчаянные богобор-
цы, которые недовольны миропорядком (довольные — не
пишут, а живут в этом миропорядке), уязвлены тем, что
видят и слышат, не могут молчать, поэтому пытаются
перенести на бумагу свою альтернативную модель мира —
делают, так сказать, своё предложение “неопределённому
кругу читателей”. И чем калибр и талант автора выше —
тем сильнее и энергичнее его бунт».
(Литературная матри-ца. Т. 1. СПб., 2010. С. 161.)
Несогласие с автором цитируемого текста может быть
мнимым — так сделано в Нобелевской лекции А.И. Сол-
женицына:
«Достоевский загадочно обронил однажды: “Мир спасёт
красота”. Что это? Мне долго казалось — просто фраза.
Как бы это возможно? Когда в кровожадной истории, кого
и от чего спасала красота? Облагораживала, возвышала —
да, но кого спасла?
Однако есть такая особенность в сути красоты, особен-
ность в положении искусства: убедительность истинно
художественного произведения совершенно неопровержима
и подчиняет себе даже противящееся сердце».
[21, с. 35]г) Для полемического выявления истины
прибегаютк столкновению двух (или более) цитат:
131
«Хотя для человека, чей родной язык — русский, разгово-
ры о политическом зле столь же естественны, как пище-
варение, я хотел бы теперь переменить тему. Недостаток
разговоров об очевидном в том, что они развращают созна-
ние своей лёгкостью, своим легко обретаемым ощущением
правоты. В этом их соблазн, сходный по своей природе с со-
блазном социального реформатора, зло это порождающего.
Осознание этого соблазна и отталкивание от него в опре-
делённой степени ответственны за судьбы многих моих
современников, не говоря уже о собратьях по перу, ответ-
ственны за литературу, из-под их перьев возникшую. Она,
эта литература, не была бегством от истории, ни заглу-шением памяти, как это может показаться со стороны.
“Как можно сочинять музыку после Аушвица?” — вопроша-
ет Адорно, и человек, знакомый с русской историей, может
повторить тот же вопрос, заменив в нем название лаге-
ря, — повторить его, пожалуй, с большим даже правом, ибо
количество людей, сгинувших в сталинских лагерях, дале-
ко превосходит количество сгинувших в немецких. “А как
после Аушвица можно есть ланч?” — заметил на это как-
то американский поэт Марк Стрэнд. Поколение, к которо-
му я принадлежу, во всяком случае, оказалось способным
сочинить эту музыку»
. (И. Бродский. Нобелевская лек-ция.) [21, с. 66]
д) Цитата может служить эффектным заголовком
или на-чалом
текста. Кроме того, иногда произведению или его ча-сти предпосылается эпиграф
, т.е. точная или слегка изме-нённая цитата из другого текста. Как правило, у эпиграфа
прогнозирующая функция. Он еще до знакомства читателя