– Нет, сержант, я его не видел. – Вид у управляющего был, пожалуй, несколько нездоровый. – Никогда прежде. Простите, мне надо…
– Ни к чему там не прикасайтесь!
– Тогда мне надо… – Он бросился на лестницу и исчез.
– Жаль, что я и вправду не ошивался вокруг, – произнес я. – Тогда, быть может, увидел бы, как убийца приходит или уходит. И сколь долго Реннерт мертв?
– А откуда ты знаешь, что он мертв?
– Да брось! Здесь не только находишься ты, да в таком настроении, но еще и этот человек ищет, где бы проблеваться. Так сегодня? Его закололи, как и остальных?
Он шагнул вперед, на расстояние вытянутой руки до меня.
– Я хочу знать, по какой причине ты явился сюда именно в это время. – Он захрипел еще сильнее. – Я не пробыл в квартире Джейкобса и пяти минут, как приперся ты. Я пробыл здесь три минуты, и вот снова приперся ты. Но приперся ты не повидаться с Реннертом. Иначе сначала позвонил бы ему и узнал, дома ли он. И ты прекрасно знал, что это не он спросил тебя «кто там?». Ты знал, что это я. Голоса различать ты умеешь. И заливать тоже, и с меня достаточно твоей лжи. Это ты здесь блюешь. Выблюй-ка немного правды.
– Ты бы тоже, – ответил я.
– Что – я бы тоже?
– Сначала позвонил бы ему. А когда ты кому-то звонишь и не дожидаешься ответа, то всегда делаешь вывод, что он мертв, и отправляешься проведать? Надеюсь, нет. Почему вот ты явился сюда именно в это время?
– Ладно, я скажу. – Он поиграл желваками. – В пятницу управляющему позвонили люди, к которым Реннерт собирался приехать на выходные, и на следующий день снова. Он подумал, что Реннерт просто решил отправиться куда-нибудь в другое место, и не захотел проверять квартиру, но позвонил в Бюро по розыску пропавших без вести. Там от его сообщения отмахнулись как от очередной ложной тревоги, но этим утром кто-то из бюро вспомнил, что встречал фамилию Реннерт в рапорте, и позвонил нам. Теперь твоя очередь, и, ей-богу, тебе лучше не врать! И поживее!
Я задумчиво нахмурился:
– Это очень плохо, что я, кажется, только и делаю, что раздражаю тебя. Раз уж ты так злишься, самым лучшим для тебя было бы спустить меня вниз и отправить в участок – только вот не знаю за что. Позвонить человеку в дверь – это даже не административное правонарушение. Чего бы я хотел, так это помочь, коли оказался здесь. Если ты пробыл у него только три минуты, то наверняка не успел окончательно убедиться, а он, быть может, еще жив. Я бы с удовольствием…
– Проваливай! – Руки у него сжались в кулаки, на шее задергалась мышца. – Пошел вон!
Я не воспользовался лифтом. Пэрли знал, что самым естественным для меня будет отыскать управляющего и вытрясти из него информацию, так что я двинулся по лестнице. Пробежал ее всю до самого подвала. Там я и обнаружил его, бледного и совершенно разбитого. Говорить сил у него не было, или же он слишком перепугался, а может, и вовсе считал меня убийцей. Я сказал ему, что самое лучшее средство для него сейчас – крепкий горячий чай без сахара, и затем вышел на улицу и направился домой. Я брел, особо не торопясь. Беспокоить Вулфа в оранжерее смысла я не видел, поскольку спешить было некуда. Живот Реннерта и без того уже позеленел, так что лишние полчаса ничего не решат.
В кабинете я разложил ключи и перчатки по ящикам и зарядился джином с тоником, потому как хотел проглотить некую пилюлю, а мысль о молоке или о воде мой желудок как будто не вдохновляла. Когда Вулф спустился, я просматривал спортивный раздел «Таймс». Мы обменялись приветствиями, и он направился к единственному креслу в мире, которое по-настоящему одобрял, уселся, дал звонок насчет пива и заявил, что я могу пойти прогуляться. Он почему-то придерживается мнения, будто мои прогулки на нем благотворно сказываются.
– Я уже прогулялся, – сообщил я. – И нашел еще один труп, на этот раз в стадии разложения. Кеннета Реннерта.
– У меня нет настроения на всякую чушь. Иди прогуляйся.
– Вовсе не чушь. – Я отложил газету. – Я позвонил Реннерту, но ответа так и не дождался. Тогда я дошел до его дома, позвонил, и снова никакого отклика. А у меня как раз с собой оказались ключи и резиновые перчатки. Вот я и подумал: вдруг найду что-нибудь интересное, так что зашел и поднялся в его квартиру. Он пролежал на диване с ножом в груди дня три-четыре и до сих пор так лежит. И нож там же. По-видимому, он выпил снотворное в алкоголе перед…
Я умолк, ибо у Вулфа начался припадок. Он сжал правую руку в кулак и принялся колотить ею по столу, и при этом орал. Он кричал что-то на языке, вероятно, том самом, на котором разговаривал в детстве в Черногории и на котором иногда говорил с Марко Вукчичем. Он заходился точно так же, когда узнал об убийстве Марко, и еще по трем другим случаям за несколько последних лет. Фриц, явившийся с пивом, остановился и бросил на меня осуждающий взгляд. Вулф прекратил орать так же внезапно, как и начал, взглянул на Фрица и холодно произнес:
– Унеси назад. Я не хочу.
– Но оно будет…
– Унеси. Я не притронусь к пиву, пока не схвачу эту тварь за горло. И мясо тоже не буду есть.
– Но это невозможно! Я сейчас выдерживаю голубей в сливках!