Союз 17 октября. Политический класс России. Взлет и падение

Россия по своей исторической формации и преданиям, по своей географической обширности и по своему этнографическому составу, включая в себя народности, ей враждебные, и народности малокультурные, – нуждается в последовательной, твердой внутренней политике, независимо от речей случайных ораторов, от сделок в «кулуарах» и от случайного блока партий; а тем более в настоящее время, когда страна глубоко взволнована не столько политическими идеями, сколько социальными интересами; когда сотни тысяч людей пользуются нравственным расслаблением общества для дикого разбоя, когда сотни интеллигентных людей одержимы эпидемической манией, напоминающей самые темные изуверства религиозного сектантства, манией, проявляющейся в человеческих жертвоприношениях перед кумиром и в диком мученическом самоистреблении. При таких условиях всякое партийное правительство только ухудшило бы дело: в руках крайних партий оно повело бы даже невольно к поощрению иллюзий, к еще большему разгару страстей и содействовало бы всеобщему разложению; в руках же искренних либералов оно оказалось бы бессильным или впало бы в противоречие со своими принципами.

Октябристы рассчитывали найти баланс между новым и старым, между конституцией и самодержавием, между властью и обществом. Уже потом, накануне Первой мировой войны, они признавались себе и другим, что на весы были положены несоразмерные величины, которые нельзя было уравновесить.

Да, попытка октябризма примирить эти две вечно враждовавшие между собою силы – власть и общество – потерпела неудачу, – констатировал А. И. Гучков на совещании «Союза 17 октября» в ноябре 1913 года. – Но был ли октябризм ошибкой, исторической ошибкой, которую можно было бы поставить в вину русскому обществу и, в частности, нам, его творцам? Виноваты ли мы в том, что, поддаваясь естественному оптимизму, навеянному на нас эпохой, мы поверили обещаниям власти, облеченным в торжественную форму государственных актов? Наш оптимизм потерпел поражение. Но ведь вся история этих годов есть одна цепь неудач и поражений.

Октябризм – это постепенно угасавший оптимизм пореволюционной России, это была надежда на сотрудничество. В ее основе лежало представление об особом договоре, «заключенном» 17 октября 1905 года и не имевшим аналогов в западноевропейской истории XVII–XVIII веков. Самодержец призвал к общему делу. Соответственно, Манифест был не уступкой или отступлением верховной власти, а актом доброй воли. По словам Гучкова,

октябризм явился молчаливым, но торжественным договором между исторической властью и русским обществом, договором о лояльности, о взаимной лояльности. Манифест 17 октября был, казалось, актом доверия к народу со стороны верховной власти; октябризм явился ответом со стороны народа – ответом веры в верховную власть.