Сокровища ханской ставки

Рассматривали, конечно, любезно отвечал Загорский. Однако, если он честный человек, почему он, во-первых, рылся в чужих вещах, и что он там искал? Во-вторых, почему он просто не принес вещи назад, чтобы заодно получить свои законные два целковых? В третьих, откуда так удачно на берегу возник мундир следователя Персефонова, заставивший их вылезти из телеги? И, наконец, почему после того, как саквояж побывал у Антипа, вещи в нем стали пахнуть духами?

– Да вы, верно, перепутали с духами лампадное масло, – засмеялась Варя. – Крестьяне для благородства аромата иной раз добавляют в него разные пахучие ингредиенты.

Нестор Васильевич кивнул. Предположим, госпожа Котик ответила на последний вопрос. Но как быть с тремя первыми? Варя только плечами пожала: она понятия не имеет. Да и вообще, у нее хватает и своих забот. С какой стати ей выгораживать какого-то крестьянина?

– Ну, хотя бы потому, что вы у этого крестьянина буквально на руках выросли, – отвечал Нестор Васильевич. – Вы рано лишились матери, отец ваш был занят служением Господу, а Антип с его женой фактически удочерили вас. И уж, конечно, он не отказал бы вам в такой мелочи, как увести саквояжи из-под носа у зазевавшихся путников.

Варя нахмурилась и пробормотала сквозь зубы что-то вроде того, что его превосходительство судит всех людей по себе. Кроме того, он следователь и, значит, мысли не допускает о существовании честных людей. Действительный статский советник возразил на это, что честных людей он встречал гораздо чаще, чем жуликов и бандитов. Впрочем, к этому вопросу они вернутся чуть позже. А прямо сейчас он хотел бы обратиться к весьма примечательной личности Дмитрия Сергеевича Ячменева.

– Благодарю за аттестацию, – шутовски поклонился учитель, но серые глаза его смотрели настороженно.

При первом знакомстве с Ячменевым ничто не вызвало подозрений Загорского. Ни ружье в доме, ни внушительная историческая библиотека – эта страсть ему понятна, он и сам интересуется историей. Правда, на столе он заметил открытую книгу. Зрение у него прекрасное, так что даже издалека он смог прочесть имя автора вверху страницы. Написал книгу некий Владимир Ильин. Вы скажете, ну и что, мало ли в России Ильиных? Однако кроме фамилии автора прочитал он и еще кое-что: книга вышла в издательстве Марии Ивановны Водовозовой. Мария Ивановна, как известно, марксистка…

Фон Шторн неожиданно прервал действительного статского советника, заметив, что марксисты – это, кажется, нечто вроде религиозной секты, наподобие хлыстов. Он как-то просматривал их «Манифест коммунистической партии», там было что-то о каком-то призраке.

– Не о каком-то, а о совершенно конкретном, – поправил его Загорский. – Речь шла о призраке коммунизма, который, по мнению Маркса и Энгельса, давно уже бродит по Европе. Однако, похоже, в Европе ничего привлекательного этот призрак для себя не нашел, поэтому устремился в Россию. Так вот, марксистка Водовозова, имея свое издательство, публиковала кроме прочего, и книги известного российского социал-демократа и революционера Владимира Ульянова-Ленина. В том числе и под псевдонимом Владимир Ильин.

– Отдавая должное вашей зоркости, должен заметить, что никакой особенной крамолы тут нет, – нахмурился Дмитрий Сергеевич. – Книги Ленина, насколько мне известно, не отнесены цензурой к запрещенным.

– Не отнесены, – согласился Загорский и, прищурясь, посмотрел на учителя.

Тот дернул плечом.

– Что вы на меня так смотрите?

– Я мог бы сказать, что любуюсь вашей неординарной внешностью, но это было бы преувеличением. Мне показалось любопытным, что вы назвали Ульянова – Лениным. Так этого господина зовут только товарищи по партии, это его официальный революционный псевдоним. Может быть, вы, Дмитрий Сергеевич, тоже принадлежите к партии большевиков?

Ячменев пожал плечами: что за глупости! Он зовет его Лениным потому, что прочитал несколько его книг, подписанных именно так, а не по каким-то другим причинам.

– Следовательно, вы не большевик, а просто любопытствующий? – Нестор Васильевич глядел на учителя с интересом. – Я так и предположил с самого начала. И в самом деле, революционера, состоящего под гласным надзором полиции, едва ли отправили бы учителем в приходскую школу. А это значит, что у Фемиды российской серьезных вопросов к вам не было. Но даже если бы вы и были большевиком, какой вам смысл убивать бедного эстонца, не так ли? Жандарма – еще можно понять, но простого крестьянина? Нет, совершенно незачем. Поэтому я и не придал особого значения этой вашей книге, хотя и отметил для себя сам факт ее наличия.

Не придал особенного значения Загорский и собранию крокодильих историй, о которых рассказал ему Ячменев. С его точки зрения, это был всего лишь обычный фольклор с присовокуплением некоторых чудесных рассказов, которые сплошь и рядом попадаются в летописях.