Сокровища ханской ставки

Полковник только головой покачал. Почему же их дед, такой предусмотрительный, просто не взял и не написал, где именно лежит сокровище? Американец осклабился. Дед был слишком подозрительным, он не доверял людям, не доверял даже нотариусу. И потому устроил все так, чтобы найти сокровище смог только его сын, потому что только он знал некоторые детали, указывавшие на местонахождение коня Батыя. Впрочем, полковник может убедиться в его правоте, ему достаточно только сказать, где именно он хранит последнюю из баронских скульптур. Они посмотрят, что там за цифры и сразу узнают, где именно спрятан конь.

– Ну, конечно, – усмехнулся Луков. – Ты посмотришь, а потом уедешь к чертовой матери и ищи тебя, свищи.

Фон Шторна такое предположение, кажется, даже оскорбило. То есть как это – ищи-свищи? У них ведь джентльменское соглашение. Он, Отто фон Шторн, предлагает полковнику участие в прибылях. Они справедливо разделят деньги от продажи золотого коня и заживут припеваючи.

– Справедливо – это как? – полковник сурово глядел на американца из-под седых бровей.

Ну, учитывая силы и время, которые потратил фон Шторн, а также его потомственные права на сокровище…

– Украденное сокровище, – уточнил Александр Анатольевич.

Гость поморщился: эти русские – такие буквалисты. Если бы не его дед, золотой конь и до сих пор лежал бы на дне озера Листвянка, скрытый от всех под трехметровым слоем ила. Теперь же он может попасть в музей, люди будут любоваться этой красотой. И всего только и требуется, что выкупить его за заранее оговоренную сумму… Так вот, учитывая все вышесказанное, лично ему справедливым представляется такое разделение: десять процентов от суммы – уважаемому полковнику, остальная часть, как бы ни была она скромна – Отто фон Шторну.

– Ишь ты, – усмехнулся полковник. – Девяносто процентов. Губа у тебя, я гляжу, совсем не дура. А мы ее сейчас тебе закатаем, эту твою губу. Учитывая, что я поймал тебя на месте преступления, и грозит тебе остаток жизни сидеть в тюрьме, а также учитывая, что без моей статуэтки ничего ты не найдешь, предлагаю настоящую справедливость. Половина тебе, половина – мне.

Американец – или правильнее все-таки было бы называть его немцем? – так вот, американец, услышав такие слова, вытаращил глаза. По его мнению, это была совершенно несуразная цифра. О’кей, если десять процентов полковнику кажется недостаточной долей, можно взять двенадцать, пусть даже пятнадцать процентов. В самом крайнем случае он согласен отдать ему двадцать процентов. Двадцать процентов – это же пятая часть от миллионной сделки!

Однако полковник был не настроен торговаться. Или американец принимает его условия, или идет куда подальше.

Вздыхая и сокрушаясь, кляня горькую свою иностранную судьбину, Отто фон Шторн все же вынужден был согласиться на предложение Александра Анатольевича.

– Так-то оно лучше, – подобрел Луков и даже верный свой «макаров» опустил. – Только имей в виду, ты хитер, а я хитрее. Поэтому код я посмотрю, а тебе не скажу. Мы с тобой вместе с Германию поедем. Приедем на место, ты мне скажешь свои координаты, и я лично покажу, где копать надо.

Это хитроумное предложение расстроило фон Шторна еще сильнее, однако крыть ему все равно было нечем и он согласился. Вообще, его уже била дрожь от нетерпения, он становился то красным, то снова бледнел.

– Когда же, – спросил он, – когда вы посмотрите код на вашей статуэтке?

Тут полковник неожиданно вздохнул и отвел глаза.

– Что? – забеспокоился немец. – Что означать эти ваши вздохи? Что-то не так? У вас, может быть, нет доступ к статуэтка?

– Нету, – признался полковник. – Да ты сядь обратно, что ты вскочил?

И он коротко объяснил иностранному гостю, что после того, как отца арестовали по навету, в квартире у них произвели обыск и бронзовую статуэтку унесли чекисты.

– Как – унесли? – пролепетал Отто фон Шторн. – Куда унесли?!

– Изъяли, – объяснил полковник. – Как вещественное доказательство.

– Какое доказательство? – не понял немец. – Доказательство чего?

Доказательство того, что майор Луков в Германии брал взятки. На самом деле ничего он не брал, конечно, но кому-то очень хотелось его посадить. И тут уж, как говорится, все средства оказались хороши. Так что вот, посадили, а фазана с лисой изъяли и увезли неизвестно куда.

На фон Шторна теперь жалко было смотреть. Он сразу как-то весь сдулся, потек и черты лица его, до того вполне респектабельные, словно смыло дождем. Теперь на этом замазанном холсте не разглядеть было ни глаз, ни бровей, ни даже носа – только обиженные, сложенные в ижицу губы.

– Значит, все пропало?! – простонал он. – Почему же вы сразу не сказать? Ведь это значит, что все зря?!

Полковник с минуту глядел на него, морща лоб. Потом проговорил:

– Почему же зря? В архивах есть дело отца, а там имеется протокол обыска и изъятия. Надо только добраться до него…

* * *

Воронцов глядел на полковника, как на сумасшедшего.

– Найти протокол сороковых годов? – переспросил он. – Ты в своем уме, дружище?

Луков поморщился. Не за тем он пришел к приятелю, чтобы его сумасшедшим называли.