Сокровища кочевника. Париж и далее везде

Невероятное впечатление на меня произвел Токио, особенно – район Синдзюку. В сравнении с ним меркнут даже наши так называемые Патрики, настоящее сосредоточие московских модников. По улицам Синдзюку с его ночными клубами, барами, небоскребами и неоновыми вывесками гуляют японцы в самых экстравагантных образах, как будто сошедшие с миланских и парижских подиумов. Глядя очередной показ высокой моды, все мы думаем: «Красиво, но по городу в этом никто ходить не будет». В Синдзюку ходят! В отличие от русских, обитателей этого района не беспокоит, что о них подумают или, не дай бог, скажут. Поэтому в России почти нет эксцентриков. Сама идея эксцентричности отсутствует. Она не развита в русском человеке, как и самоирония. А в Японии очень развита, им нравится, когда люди смеются – это лучший комплимент. Покатываются со смеху, глядя на вас: «Ой, какое ко мне внимание, как это здорово!».

Именно в Токио я сделал огромное количество фотографий того, что называют сегодня «стритстайл». Выходил на улицу и фотографировал особенно экстравагантно одетых прохожих. Те были счастливы – их хочет снять иностранец! С удовольствием принимали разные позы, улыбались, демонстрировали наряд со всех сторон… Этими снимками я потом иллюстрировал свои статьи о Японии, которые печатались в журнале «Империал», где главным редактором работал Дмитрий Ликин.

Надо сказать, что балет «Щелкунчик», над которым мы работали с Валерием Пановым, так и не был завершен, несмотря на то что были нарисованы все эскизы и создана хореография. Причина – недостаток способных танцовщиков. Если балерина, танцевавшая партию Маши, была хороша, то остальные никуда не годились. Лет пять спустя, в один из моих приездов в Японию уже в качестве члена жюри организованного мадам Ойя балетного конкурса, я заглянул на отчетную выставку, посвященную ее деятельности, где увидел фотографии собственных декораций к неосуществленному «Щелкунчику» на сцене… Национального балета Китая.

– Так вы все-таки поставили балет? – спросил я.

– Поставила, но в Пекине – там дешевле, – ответила мадам Ойя.

– А чего же меня не позвали?

– Вы слишком дорого стоите, Васильев-сан. Я взяла китайца, он сделал все декорации по вашим эскизам.

Но на «Щелкунчике» наша дружба не закончилась, мадам Ойя сохранила мой красочный макет к этому балету в своей спальне и держала на столе с личными украшениями, как большую ценность. А в 1991 году мадам Ойя вновь пригласила меня в Осаку в жюри шестого балетного конкурса, который сама организовала. Как всегда, мы были там с Пьером Лакоттом, Мерич Шумен, Аскольдом Макаровым, Николаем Гришко, Верой Кировой и другими деятелями мира балета той поры.

Охлаждение в наших отношениях началось после того, как я принял предложение о сотрудничестве с другой частной труппой – «Асами Маки», которая была более знаменита, чем труппа Масако Ойя, и славилась отличными танцовщиками. Этого самая розовая японка мне простить не могла.

Благосостояние и слава Асами Маки почти не уступали благосостоянию и славе мадам Ойя. К тому же ее соперница имела непосредственное отношение к балету. Мать Асами Маки была основательницей японского балета и сама учила свою дочь танцу. Для этой труппы я оформил несколько постановок, в том числе «Три мушкетера» с Андре Проковским, «Баядерку» Минкуса в 1996 году, «Ромео и Джульетту» в ноябре 1995 года и «Даму с камелиями» с Азарием Плисецким, что для художника из России – небывалый успех. Я всегда стремился приглашать на свои премьеры людей, чьим мнением дорожил. Так, на моих спектаклях в Японии бывали японский кронпринц, француженка Франсуаза Морешан, многолетняя сотрудница японского «Vogue», российский дизайнер Михаил Пантелеев, основатель бренда одежды «Волга-Волга» в Японии, бывший ассистент Йоджи Ямамото. Особенно любила мои балетные премьеры вдова японского посла, полурусская Муза-сан. Она училась балету в Харбине у Симы Чистохиной, помнила балерин Веру Кондратович и Недзвецкую.

В Балете Асами Маки боготворили русских балерин. Особенно часто вспоминали Соню Павлову, русскую балерину, основательницу первой школы балета в Японии в 1920-е годы. Очень любили дягилевскую балерину Шуру Данилову и, как ни странно, Юрия Григоровича. Он даже как-то приезжал к нам в труппу на репетицию. Практически все танцоры были японцами, кроме одного талантливого татарина Ильгиза Галлимулина, который часто исполнял главные роли.

Я был поражен дороговизной исполнения костюмов в японских мастерских. Это стоило целое состояние. Но большинство тканей я привозил из Парижа, из магазина «Дрейфус», что немного экономило бюджет. Организатором всей работы по постановкам в этой сильной труппе была Йошико Нагата, она часто бывала в Париже, приходила ко мне на ужины и даже пригласила меня к себе домой в Токио.