Сокровища кочевника. Париж и далее везде

К Галине Романовне я приезжал с миниатюрным магнитофончиком и записывал все наши беседы на пленку. Особенно запомнился ее трогательный рассказ о том, как русские манекенщицы из разных домов моды собирались на ланч с бутербродами в кафе на Рю Комбон, где могли не только перекусить, но и обменяться новостями, посплетничать, прочесть друг другу пришедшие из России письма, то есть побыть среди своих. Представьте маленькое, скромное кафе, а в нем – одни из самых красивых женщин Парижа. Та же Галина Романовна рассказала о «манекен-дублерах», то есть девушках приблизительно той же фигуры, что и звезды, – их использовали для примерок. Я сохранил кассеты со всеми этими интервью, и они, конечно, должны стать достоянием специальных программ на какой-то радиостанции.

Когда о книге я еще не помышлял, то собирал разрозненные свидетельства ушедшей эпохи для себя. Шел с завязанными глазами по абсолютно неизведанной тропе – буквально на ощупь.

В декабре 1992 года я познакомился с манекенщицей Дома «Тао», правнучкой поэта Василия Андреевича Жуковского, госпожой Янушевской, урожденной графиней Белевской-Жуковской. Она жила в доме 33 на Рю Райнуар в 16-м арондисмане. В ее квартире хранился большой портрет Василия Жуковского 1844 года, чудом сохранившийся в их имении в Баден-Бадене, где Жуковский и почил в бозе в 1852 году. Седая, стройная, миловидная старушка с абсолютно прямой спиной была крестницей великой княгини Елизаветы Федоровны. Она не без труда сумела отыскать свободную дату для нашего свидания в своем не по возрасту плотном расписании. Но отыскав-таки ее, позвонила и поинтересовалась, встреча у нас но старому или новому стилю календаря?

На пароходе «Ганновер», идущем из Новороссийска в Константинополь, она познакомилась с сестрами-княгинями Марией Сергеевной Трубецкой и Любовью Петровной Оболенской, а также их подругой Марией Митрофановной Анненковой. В Константинополе эти дамы провели зиму на Принцевых островах и перебрались в 1921 году в Париж, где вскоре создали Дом моды «Тао» на авеню Опера, прямо напротив знаменитого Дома «Paquin». Русские аристократки, умеющие превосходно шить и вышивать, были уверены в успехе своего модного дома.

Дочь княгини Марии Трубецкой графиня де Сент-Ипполит рассказывала мне, что ее мать в 1928 году, молясь, вышила хоругви для русского храма на Рю Де-Криме в Париже.

С 1923 по 1926 годы Янушевская работала моделью в этом доме. В ту пору она была замужем за Свербеевым. Тот слыл страшным ревнивцем и из страха потерять супругу в мире ветреной парижской моды без конца устраивал ей сцены ревности.

Закройщица Дома «Chanel» перешла в «Тао» и выполняла все заказы от пальто до нижнего белья по идеям и рисункам Марии Анненковой. Много шили из шелка и вещи отделывали мехом и кожей, по моде а-ля рюс, популярной в те годы. Основными заказчицами, как мне рассказала графиня Янушевская, были наши богатые и полные соотечественницы (например, княгиня Мещерская), но многое заказывала и польская шляхта, в частности княгини Радзивилл, в ту пору не стесненные в средствах. Дом «Тао» закрылся после отъезда княгини Оболенской в Нью-Йорк и в связи с кризисом 1929 года. В моей коллекции есть несколько первоклассных изделий с грифом «Принцесса Оболенская», сшитых уже в 1930-е годы в Нью-Йорке.

Супруга знаменитого фотографа Владимира Сычева Аида свела меня с Теей Бобриковой – одной из самых знаменитых русских манекенщиц 1930-х годов, крестницей Николая II.

– Ваш дедушка военный? – это был первый вопрос, который задала мне Тея еще по телефону.

– Военный, – ответил я.

– В какой аг'мии? – сильно картавя, уточнила моя собеседница.

– В Императорской.

– Записывайте адг'ес на авеню Монтень.

Предки, служившие в царской армии, были своеобразным пропуском в закрытый мир представителей Первой русской эмиграции. Если бы я заикнулся о советской армии, со мной не стали бы разговаривать. Разрозненность среди эмигрантов была колоссальной – все делились на белых и на советских.

Тея Бобрикова жила в просторной студии вместе с большим сибирским котом по кличке Водка. Водка был белым, мохнатым и страшно ласковым. Кровать хозяйки отделялась большим бархатным светлым пологом от пола до потолка. За стеклом старинного секретера в рамочках стояли фотографии ее многочисленных предков.

– Шестег'о моих г'одственников были написаны еще Г'епиным на каг'тине «Тог'жественное заседание Госудаг'ственного совета», – похвалилась Тея.

Ее дед, Николай Иванович Бобриков, был финляндским генерал-губернатором. В 1930-е годы Тея вместе с сестрой Ольгой приезжала в Финляндию, чтобы оттуда поклониться царской России. Попасть в Ленинград по понятным причинам они не могли, зато Хельсинки, в котором прошло их детство, очень напоминал Санкт-Петербург. Даже главный Собор Святого Николая, построеный в стиле ампир и расположенный на Сенатской площади, имеет некоторое сходство с Исаакиевским собором.

Ольга, в замужестве графиня фон Крёйц, жила в Париже в том же доме, что и Тея, при этом особой дружбы между сестрами не существовало, они практически не разговаривали.