– А вы, дон Фернандо, что собираетесь предпринять? – спросила девушка.
– Я, сеньорита, если позволите, завтра же чуть свет отправлюсь в Панаму. Важные дела требуют моего присутствия там.
– А! – только и воскликнула девушка и погрузилась в задумчивость.
В эту минуту во дворе поднялся сильный шум.
– Боже мой! Это еще что такое? – изумилась донья Линда.
Лоран быстро выглянул в окно.
– Не бойтесь, сеньорита, это несчастные, которые бежали из Чагреса. Они повстречались мне по дороге, в их числе женщины и дети. Уезжая, я обещал им помощь, и вот теперь их ведут ваш мажордом и несколько пеонов, которых я послал за ними.
– Бедные люди! – вскричал отец Санчес. – Пойдемте, сеньориты, наш долг – довершить доброе дело, так хорошо начатое графом.
Он быстро вышел, и за ним вышла донья Линда. Донья Флора уже была готова последовать их примеру, когда ее почтительно остановил Лоран.
– Сеньорита, – с волнением произнес он, – мне надо сказать вам только одно слово, но от этого слова зависит мое счастье и, быть может, сама жизнь.
– Я слушаю, – с трепетом ответила девушка.
– Я пренебрег всем, чтобы вернуться к вам, сеньорита. Я всем пренебрегу, всем пожертвую, чтобы спасти вас. Любите ли вы меня?
– Да, люблю, дон Фернандо, вы знаете это, – с достоинством ответила девушка.
– Докажите мне свою любовь.
– Каким образом, дон Фернандо?
– Вашим полным и безграничным доверием. Это доверие не должно быть поколеблено ничем, что бы я в вашем присутствии ни делал. Более того, вы не должны ни расспрашивать меня, ни требовать отчета в моих поступках, которые, быть может, покажутся вам странными. Если вы зададите мне вопрос, у меня не хватит духа не отвечать вам – и тем я погублю себя, а быть может, и вас вместе с собой.
– Дон Фернандо! – воскликнула девушка.
– Извините, сеньорита, мои слова для вас непонятны, но я не могу говорить яснее. Только в одном будьте уверены: я люблю вас, как никогда не бывала любима ни одна женщина. За один ваш взгляд, за одно слово я дам убить себя у ваших ног. Но для меня еще дороже ваша честь: чтобы оградить ее от малейшего пятна или порицания, я пожертвую всем. Итак, доверьтесь мне: охраняя и защищая вас, я буду охранять свою невесту и будущую жену. Впрочем, говорят, утро вечера мудренее, – прибавил он с грустной улыбкой, – я оставляю асиенду только завтра.
– Так что же?
– Вот что, сеньорита: посоветуйтесь в эту ночь со своей матерью.
– Моей матерью! – воскликнула Флора с изумлением и ужасом.
– Успокойтесь, сеньорита! Мне все известно. Но тайна эта хранится глубоко в моем сердце вместе с моей любовью к вам. Посоветуйтесь с матушкой, сеньорита, и, что бы ни решила она, я без возражений покорюсь ее воле.
– Хорошо, – помедлив, проговорила донья Флора, – я исполню ваше желание, дон Фернандо, я должна это сделать и переговорю с матерью… Но как решиться сказать ей…
– …про нашу любовь? Милое, кроткое дитя, глаза матери зорки, и тайна вашего сердца уже давно угадана. И если вам ничего не было сказано до сих пор, то это доказывает только одобрение с ее стороны.
– Боже мой! Возможно ли?..
– Будем уповать, донья Флора, на беспредельную благость Божию. Да и сердце матери, как вы знаете, – неисчерпаемый источник доброты и геройского самоотвержения.
– О! Дон Фернандо, как хорошо я знаю это! – Глаза девушки наполнились слезами. – Моя добрая, нежная мать! – воскликнула она с грустной улыбкой. – Вы правы, дон Фернандо, надо надеяться.
И донья Флора поспешно покинула комнату.
– Милое, кроткое существо! – прошептал Лоран, оставшись один. – Я люблю ее… и готов всем пожертвовать для нее… даже своей местью! – заключил он глухо.
Лоран вышел и в глубокой задумчивости направился в свою комнату, где его ждали Мигель Баск и Юлиан-Шелковинка.
Глава XIV
После того как Чагрес был взят и благодаря решительным мерам, принятым руководителями экспедиции, в городе водворилась сравнительная тишина, Красавец Лоран выехал из форта, чтобы отыскать Монбара, своего брата-матроса.
Мы неслучайно употребили выражение «сравнительная тишина», потому что лишь оно хоть как-то рисует картину происходящего.
Сражение действительно прекратилось, но не менее ожесточенные отдельные стычки между жителями, которые потеряли голову от ужаса, и рассвирепевшими от оказанного им решительного отпора флибустьерами все еще продолжались.
Флибустьеры почти поголовно были пьяны, потому что первой их заботой по окончании боя было напиться. И в состоянии опьянения они, точно лютые звери, совершали неслыханные злодейства. Ночь была оглашена дикими криками Береговых братьев и стенаниями их жертв.
Город был предан огню и мечу. Дома, объятые пламенем, рушились. Женщин и детей, успевших укрыться в церквах и монастырях, насильно вытаскивали оттуда разъяренные победители. Желая заставить своих жертв сознаться, где скрыты драгоценности, они подвергали их ужасным пыткам.