Сокровище Картахены. Береговое братство. Морские титаны

– Выслушайте же меня внимательно, отец мой, так как надо покончить с этим, – продолжал капитан. – Я понимаю, что вы как святой муж стоите за прощение обид: евангельское учение велит платить добром за зло. Все это прекрасно, не спорю, но вы сами должны признать, что держаться его буквально – значит отдать весь мир во власть злодеев и разбойников, и тогда все честные люди сделались бы не чем иным, как их рабами. Не будем с вами обсуждать сейчас этот вопрос, так как разговоры могут завести нас слишком далеко. Я предпочитаю прямо и просто приступить к делу.

– Да, сын мой, скорее к делу.

– Я не буду ни судьей, ни палачом, ни доносчиком, не буду даже присутствовать, когда станут судить этого человека. Скажу больше: если потребуются мои показания, я откажусь давать их на том основании, что мои слова могут расценить как пристрастные, – надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь.

– Очень даже, но в таком случае я не вижу…

– Позвольте, отец мой, вы не видите потому, что упорно не хотите раскрывать глаза. Мне надо заставить вас открыть их, что я и сделаю немедленно. Обвинителем того, кого вы называете доном Хесусом, буду не я, могу вас уверить. Два других человека возьмут на себя эту обязанность. И эти два человека хорошо вам известны, отец Санчес: первый – Мигель Баск, сын кормилицы доньи Христианы, моей покойной матери, и доньи Лусии, моей тетки. Отец Мигеля Баска был убит, когда защищал донью Лусию и донью Марию-Долорес, ее мать, от злодея, который их похитил. И наконец, второй свидетель, показания которого уничтожат презренного, – это будет сама донья Лусия. Она восстанет из могилы, в которой заживо схоронила себя, чтобы потребовать наказания своего палача… Что скажете вы на это, отец мой?

– Да, что вы скажете? – повторил, как грозное эхо, тихий женский голос, выражавший непреклонную решимость.

Отец Санчес и Лоран быстро подняли голову: донья Лусия стояла возле них, бледная и прекрасная, как всегда. Глаза ее блестели, в них сверкали молнии.

У отца Санчеса потемнело в глазах, сердце его затрепетало, словно пламя свечи, колеблемое ветром. Он испустил тяжелый вздох и горестно склонил голову на грудь.

– Суд Господень свершается над этим человеком, – едва слышно пробормотал монах, – теперь он погиб безвозвратно.

Воцарилось продолжительное молчание.

– О, донья Лусия! – продолжал наконец святой отец тоном кроткого укора. – Неужели вы становитесь обвинительницей вашего мужа?

– Я обвиняю палача моей дочери, отец мой, – ответила женщина с холодной решимостью, – время милосердия миновало. Я простила ему мою испорченную жизнь, мои страдания, мое погубленное счастье. Я все вынесла, всему покорилась без единой жалобы. Но этот человек осмелился посягнуть на жизнь моей дочери, он бежал, бросив ее, в надежде, что преступление, на которое он сам не решается, исполнят другие… И вот я пробуждаюсь! То, что я отказывалась делать для себя, я сделаю для своего ребенка. Кто сможет отрицать право матери защищать свою дочь?!

– Я побежден, увы! Да исполнится воля Божья!

Донья Лусия взяла руку монаха и поцеловала.

– Благодарю, отец мой, – сказала она, – благодарю, что вы не настаиваете более на снисхождении к этому подлецу. Все было бы напрасно, вы поняли это: львица не может с бо́льшим ожесточением защищать своих детенышей от опасности, чем буду я отстаивать свое дитя – увы! – единственную отраду, что осталась мне в этой жизни, – заключила она мрачно.

Потом, обратившись к Лорану, донья Лусия спросила:

– Можете вы предоставить нам верное убежище – мне и Флоре, племянник?

– Могу предложить вам убежище, самое надежное из всех возможных, – в доме, где я живу.

Донья Лусия задумалась.

– Вы уезжаете завтра?

– Завтра, сеньора.

– Я полагаюсь на вашу честь и на ваше благородство, – сказала она, протягивая ему руку. – Вы мой единственный родственник, я доверюсь вам… Дочь рассказала мне все. Завтра мы последуем за вами.

Молодой человек почтительно поцеловал протянутую ему прекрасную руку.

Глава XV В каком порядке Монбар повел свои войска на Панаму

Прошло две недели после взятия Чагреса. В Панаме царил страх.

Губернатор дон Рамон де Ла Крус и генерал Альбасейте, командир гарнизона, с неутомимым рвением принимали необходимые меры не только для ограждения города от внезапного нападения, но и для защиты окрестностей и дорог, ведущих через перешеек.

Флотилия галионов, состоявшая из двадцати пяти судов, уже с неделю как вошла в порт. Экипажи с галионов и других кораблей, стоявших на рейде, были высажены и сформированы в полки для содействия общей обороне.

Именитые горожане, торговцы и богатые собственники были созваны во дворец губернатора, им выдали оружие с предписанием раздать его своим слугам и пеонам. Укрепления были вооружены грозной артиллерией.

Три дня назад отряд численностью в восемь тысяч человек, с кавалерией и пушками, под командой самого генерала Альбасейте вышел из города на розыски флибустьеров.

Воинственный пыл горожан и войска не знал пределов: они поклялись скорее погибнуть под развалинами города, чем сдаться.