Сокрушение тьмы

— Ох и народец у тебя! — уже с веселинкой в голосе заметил Самохин. — Ладно, согласен. Было бы на пир, а то ведь немцам в зубы… А им хоть бы что!

— Они у меня такие! — горделиво улыбнулся Фаронов.

Но тут еще один, из пополнения, высокий, тонкий, в новенькой гимнастерке, неловко сидевшей на его обвислых плечах, подошел к лейтенанту и представился:

— Бивший тромбонист из дивизионного оркестра, а теперчи стрелок восьмой роты ефрейтор Зеленчук! Разрешите обратиться?

— Обращайтесь.

— Примите в группу. Я в партии с карельского фронта. Имею боевые ранения, — слова «боевые ранения» прозвучали у него, как «боевые награды».

— В Карелии в каком полку были? — с уважением спросил командир взвода разведки.

— В двести девяносто девятом, товарищ старший лейтенант, в роте пулеметчиков. А допрежь этого в минометной. Хорошо знаю трофейные пулеметы.

— О! — сказал Самохин. — Это уже совсем хорошо. Я не хотел брать людей из пополнения, но вас, ефрейтор, возьму. Становитесь.

Саврасов, обиженный, но довольный, хмурился, словно напрягая память, глядел на музыканта. Потом, когда всем велено было разойтись, подошел к ефрейтору и спросил:

— Слушай ты, «допрежь», это не мы с тобой встречались в Нойнкирхене, когда хоронили у собора убитых?

Всмотрелся и тот в лицо Саврасова.

— А-а, вспоминаю! Так ты, оказывается, тута?

— Тута, тута, долговязая Анчута! — засмеялся Саврасов. — Колодезный ты журавль! — и они обнялись.

Фокин смотрел на них, и ему было приятно, что два солдата, когда-то при каких-то обстоятельствах познакомившихся, теперь обнимались, как братья, как друзья. Там, куда они собирались пойти, им могла помочь только дружба между собой, только уверенность одного в другом.

* * *

Тридцать человек подняли перед рассветом — в ту самую пору, когда каждому неодолимо хочется спать, в ту самую пору, которая всегда уязвима для противника той и другой стороны, и о чем известно тем и другим. С долин на вершину горы наносило настоявшимся там за ночь холодным туманом, и солдаты ознобно вздрагивали, недовольно ворчали. Где-то за спиной, там внизу, на отрубах, далеко кричали петухи, слышался лай собак, взмыкивали в стойлах, предчувствуя утро, просящиеся на волю коровы, которых хозяева, когда накатилась волна фронта, держали день и ночь под замком.

Все было готово еще с вечера: сухой паек, боеприпасы, фляги с водой; не было с собой ничего лишнего: ни котелков, ни касок, ни документов, ни боевых наград — солдаты уходили в тыл.

Командир взвода разведки, лейтенант Самохин, еще раз пересчитал людей, дал кое-какие инструкции Залывину и Нечаеву и обратился ко всем:

— Товарищи бойцы и сержанты! Мы идем с вами на боевое задание. Наша задача — выйти к высоте «905», бесшумно проникнуть на нее в разных местах, выяснить обстановку и попытаться неожиданным налетом на гарнизон сбить фашистов с высоты и овладеть ею. Предупреждаю строго-настрого: в пути не курить, не разговаривать, не звякать металлическими предметами. Представьте себе, что мы только тени. Двигаться будем цепочкой: я впереди лейтенант Залывин в средине, лейтенант Нечаев замыкающим. Вопросы отставить. Сейчас можете закурить и получить у санинструктора индивидуальные пакеты.

Саврасов подошел к Фокину:

— С нами идешь, крестоносец?

— С вами, — ответил тот, доставая ему из сумки пакет.

— Спиртику не прихватил?

— Есть баклага.

Саврасов почти беззвучно рассмеялся.

— Не забыл, как мы с тобой чуть не влопались?

— Такое не забывается, — ответил Фокин.

— Ничего, ты молодец, даром что помощник смерти.

Они закурили, потом Саврасов весь передернулся.

— А! Промерз изнутри.

Фокин отстегнул фляжку, передал Саврасову.

Саврасов весь просиял:

— Вот за это спасибо!

Минут через пять длинная цепочка людей, наискось пересекая по лесу гору, уже шла к ранее выведанному проходу через линию фронта, которая здесь, в Альпах, повсюду рвалась, и эти стыки просматривались лишь днем с различных высот, с места нахождения огневых точек.

Опасное место прошли удачно. У этого Самохина нюх был, видно, собачий, а глаза — кошки. Разведчики действительно скользили тенями, и, видя их темные, бесшумные силуэты, так же тихо старались идти остальные.

Вскоре они вошли в туман, белый, как молоко, он был белым и холодным. Редкий треск веток под ногами прекратился совсем: туман не пропускал звуков. Плащ-накидки и плащ-палатки на солдатах сразу сделались волглыми и стали шуршать, особенно низом, намокревшим от травы.

Лощину миновали благополучно. Опять начался подъем. Вверху призрачно забрезжилось, стало чуть-чуть светлее, черная ночь над горами быстро отодвигалась на запад. Еще немного спустя длинная змееобразная цепочка людей уперлась в отвесную высокую стену скалы. Это и была высота «905».

Самохин подтянул людей и заставил всех кучно лечь у подножия. Было уже светло.

— Можете осторожно перекурить, — разрешил он.

— Фартовый у вас командир, — тихо перешептывались солдаты с разведчиками.

— Но-о! — отвечали те, польщенные похвалой, — с нашим не пропадешь. Свое дело он туго знает.