Сокрушение тьмы

— А что? Что? Где ненормально?

— Якушкин-то умер. И видно, давно уже.

Какая-то сила кинула Саврасова на ноги. Он вскочил, увидел перед собой удобно устроившегося в ложбинке Михайлу, накрывшегося плащ-палаткой, и в первый миг показалось, что Финкель зло пошутил: Михайло просто крепко спал, наконец-то переломив свое горе, свою беду и сейчас встанет, если его потрясти.

Саврасов сдернул палатку, увидел отвалившуюся челюсть, ровные бляшки белых сухих зубов, полуоткрытые, мертво резанувшие синью глаза, но не это еще убедило его в смерти Михайлы, а несколько маленьких красных муравьев, неторопко ползавших по лицу.

Всего навидались в бою солдаты, какой только смерти не было вокруг них — рвало людей на куски, решетило от пяток до головы, снимало черепа, как донышки от горшков, но вот такой, тихой, спокойной, домашней смерти видеть никто не видел. Уснул человек, здоровый, крепкий, имевший на себе лишь одну царапину — и не проснулся. И это до ужаса всех поразило. Только сейчас до Саврасова дошел смысл Михайлиных слов: «Петро небось ждет… давно ждет… Да я скоро…» А в этом факте все было просто, ничего не было загадочного. Огромное потрясение, вызванное утратой самого близкого человека, ожидание собственной смерти, которой желал Михайло, и наконец эта пустяковая рана, принятая им с благоговением и радостью, словно добрая избавительница от душевных мук — и человек сломался, не выдержал.

Когда утром старшина принес опять каши, а затем узнал, что Михайло умер, он с непонятным для всех торжеством прорицателя выпалил:

— А я что говорил вам? А? Что, Залывин? Я еще в первый день сказал, что он жить не будет!

Саврасов огромной и страшной глыбой навис над ним.

На него кинулись Залывин, Финкель, Каримов, повисли на могучих плечах, а он таскал их по поляне, как раненый вепрь, и, уже совершенно потеряв над собой власть, орал диким голосом:

— Пустите! Я его, ошивалу обозную!.. Как немца выкурить из дома, так других в окно посылает, а сам на крышу!.. Мне покойный Михайло все рассказал…

Бросив термос с кашей, старшина убежал, а Саврасова едва-едва успокоили. Все были взвинчены до предела. Завтракать никто не стал. Пришел Фаронов, посмотрел на всех, спросил в два-три слова, что произошло, приказал копать Михайле могилу.

Михайлу похоронили с обычными воинскими почестями: прогремело над одинокой могилкой три залпа из автоматов, кто-то, уходя от нее, поправил на колышке обрезок доски от патронного ящика с коротенькой надписью, кто-то поклонился холмику до земли…

Потом старшина принес вареной говядины. И снова ушел, чтобы никого не смущать, не разжигать в солдатах вражды к себе. Солдаты и офицеры помянули братьев Якушкиных добрым словом; как молитвой, тихой солдатской скорбью отпустили их души на родину, а самих оставили здесь, в Альпах, — навсегда.

16

13 апреля под натиском четырех армий — 9-й, 4-й, 6-й танковой и 46-й, принадлежавшей 2-му Украинскому фронту, при поддержке 17-й воздушной армии и Дунайской военной флотилии — Вена пала. Потребовалось всего восемь дней, чтобы огромная австрийская столица, раскинувшаяся по обеим сторонам Дуная всеми своими пригородами и предместьями, перестала существовать как крупный опорный узел немецко-фашистских войск группы армий «Юг». Уцелевшие от разгрома части, боясь полного окружения Вены, отошли через неперехваченные еще пути на север, в Чехословакию, часть отодвинулась на запад — к Санкт-Пельтену.

В это же время армии 1-го Украинского фронта громили вражескую группировку в районе Коттбуса и южнее Берлина; 1-й Белорусский продвигался к сердцу Германии, 2-й Белорусский громил штеттинскую группировку. На этих главных направлениях все клокотало и сотрясалось от последней агонии войны.

А здесь, в восточных Альпах, как разбросанные корабли, затертые во льдах, бились из последних сил совершенно обескровленные полки дивизии Ларина и некоторые другие части 37-го корпуса. Дивизия Блажевича этого корпуса, накануне штурма Вены переброшенная к Бадену, теперь уже шла к Санкт-Пельтену. Полковник Ларин, находясь со штабом в Штольхове, в десяти километрах западнее Фишау, чувствовал себя в неловком положении. Его еще довольно сильные, боеспособные полки, взяв Нойнкирхен, могли бы тоже или штурмовать Вену, или идти в Санкт-Пельтен. Его имя вот уже пятый раз отмечалось в приказе Верховного Главнокомандующего, он не мог пожаловаться, что обойден вниманием, но что ему делать теперь? Его заставили прогрызать эти проклятые Альпы, и вот он засел в них бесповоротно. Танки, тяжелая и средняя артиллерия — все это было брошено на Вену. Резервов нет. Полки выдохлись окончательно: в батальонах осталось по 50—60 человек. Немцы же все время подбрасывают то горных егерей, то гренадеров, то запасные батальоны офицерской школы «Кох» из аэродромной службы СС.

Посоветовавшись с начальником политотдела и начальником штаба, Ларин приказал вызвать Макарова, Козьмина и Давыдова в Штольхов.