Так у Залывина появилась надежда, что он сам может спасти свою группу, исчезнуть у немцев из-под носа или, на худой конец, продержаться, пока не подоспеют Самохин и Нечаев, а может, даже полк, который должен наступать, как только завяжется на высоте бой. «Ничего, ничего, — подбодрил Залывин себя, — не так уж плохи дела». Чуть впереди от него лежал за камнем Каримов. Он стрелял расчетливо, экономно, и это Залывину нравилось.
— Карим! Ну как, жарко? — крикнул ему ободряюще.
Каримов глянул через плечо, оскалился злой лошадиной улыбкой.
— А нам, татарам, одна хрен! — прокричал он в ответ распаленно-бедовым голосом. — Вон, товарищ лейтенант, видишь, еще одного положил?
— Карим! Отойди назад! Пока мы их держим, посмотри, нет ли где спуска.
— Есть отойти!
Каримов пополз меж валунов и вскоре исчез из глаз.
Справа опять поднялись немцы, сделали бросок вперед. Белая голова Финкеля поднялась им навстречу, взметнулась рука с гранатой. Близкая очередь почти одновременно со взмахом руки пропорола воздух, и не успела граната упасть, а Финкеля уже крутнуло у камня, словно юлу. Потом раздался взрыв. Ни Финкель, ни немцы больше не поднялись, только запахло кислым и едким запахом взорванного тола.
— Финкель! Финкель! — громко окликнул его Залывин, но никто ему не ответил.
И уже спустя несколько минут донесся до него голос Швыкова:
— Лейтенант, помоги! Дай людей! Не могу удержать!..
Залывин бросился к нему сам, пробегая согнувшись, увидел Финкеля. Пуля попала тому в висок, и тоненькая струйка крови, словно капля дождя по стеклу, извилисто и медленно пробивала себе путь по его щеке. Залывин упал рядом, свободной рукой повернул белую голову к себе лицом. Финкель глянул на него большими, удивительно голубыми, какой-то глубинно-озерной воды глазами. Но эти глаза уже были мертвыми. «Какая легкая смерть, — впервые подумал Залывин о том, что и смерть может быть разной. — Мгновенно. Ведь только что был жив! Не крикнул, не застонал». И опять Залывин почувствовал с резкой, короткой болью где-то под сердцем, что он снова лишился какой-то части самого себя. «Господи, — подумал он, — не может же это продолжаться вечно?» Несколькими прыжками он перекрыл расстояние, отделяющее его от Швыкова, и оказался с ним за одним камнем.
Швыков глянул ему в лицо, будто желая удостовериться, что рядом свой, и, ничего не говоря, начал с земли хватать снег губами. Потом оторвался, сказал с придыхом:
— Они как с ума посходили… Прут и прут… Это спасибо вашему Финкелю… Молодец он у вас…
— Нет больше Финкеля, — ответил Залывин.
Швыков хотел что-то сказать, но в это время впереди из-за камней донесся русский голос:
— Что, десантники, жарко стало?
Сперва они оба подумали, что произошло чудо, что каким-то образом за спиной немцев вдруг оказались свои. Да оно так и должно было быть. Они надеялись, ждали этого чуда каждую минуту. Но когда за этой фразой раздалась отборная матерщина, а затем тот же голос добавил: «Сейчас мы заставим вас прыгать без парашютов, мать вашу перетак!» — они поняли, что перед ними русский.
Залывин молча выдернул из подсумка гранату, вырвал кольцо и, подержав в ладони холодное рубчатое тело лимонки, наотмашь кинул ее туда, откуда прозвучал голос. Раздался взрыв, дзенькнули о камни осколки, и в небо метнулся черно-белый, пополам со снегом, куст вырванной земли. Там, впереди, стало тихо.
— Вот ты первым и отпрыгался, — проворчал Залывин и мотнул Швыкову головой. — Ничего, ничего, отползай к обрыву, только незаметно. По пути прихвати с собой все у Финкеля: гранаты, патроны, автомат — все.
— А ты… а вы, товарищ лейтенант? — поправился Швыков.
— Отползай, отползай, я тоже. Они теперь помолчат.
Слева еще жарила перестрелка, а здесь и в самом деле угомонились. Они отползли вовремя. Две или три минуты спустя увидели уже от самого обрыва, как полетели в то место, где они находились недавно, длинные немецкие гранаты. Они летели высоко и красиво, назад ручками. Гранаты взорвались где-то возле убитого Финкеля, но Залывин и Швыков молчали. И тогда немцы, выждав еще немного, поднялись в рост. Два автомата ударили по ним одновременно, ударили точно. Залывин видел, как пять или шесть человек в зеленых френчах с засученными рукавами устремились на них, но, будто напоровшись на что-то невидимое, начали падать.
Швыков повернулся лицом к пропасти, полежал над нею, оглядывая с высоты окрестность, рассудительно и деловито, словно подвел черту, медленно проговорил:
— Ну вот и все. Дальше отходить некуда.
Залывин не ответил, только пошевелил ступнями над скальным отвесом и вдруг ощутил, как они твердо уперлись в эту пустоту.
19