Сокрушение тьмы

Макаров поднялся, снял с гвоздя фуражку, китель и пошел к выходу. На пороге вырос Боголюб.

— Вас сопровождать, товарищ гвардии подполковник?

— Не надо. Отдыхай. Я буду в третьем батальоне.

Макаров, когда выдавалась возможность, любил ходить без сопровождающих. Это было старой привычкой. Еще будучи комбатом, он мог появиться среди бойцов когда угодно и где угодно — в казармах, на учениях, в походах; подсаживаясь к солдатскому костру, беседовал, шутил, рассказывал смешные истории. Иные считали, что он создает себе дешевую популярность, «играет под Суворова». Но популярностью среди бойцов он действительно пользовался немалой. Умел и наказывать, и прощать, и награждать по заслугам.

И если бы не эта популярность, едва ли удалось бы ему тогда, при десантировании, так долго продержаться на правом, вражеском, берегу Днепра, а затем с помощью подручных средств всех оставшихся в живых переправить на левый берег.

Макаров задумчиво шагал меж редких сосен. Хруст веток под ногами выгнал из дупла большого серого дятла. Отрывисто взмахивая крыльями, он заметался зигзагом меж деревьев, делая резкие повороты, проваливаясь и вновь взмывая, пока не прилепился к сосне и не застучал вдруг гулко-гулко, как видно спросонок приняв белую ночь за наступающее утро. А ночь и в самом деле все светлела после вечерних сумерек, наливаясь мягким, ровным сиянием откуда-то из глубины млечного неба, с которого ненужным шаром близоруко глядела луна.

В просвете меж сосен командир полка увидел первую группу солдат. Они сидели и лежали на шинелях; оружие, панцири были составлены в сторону. Слышался тихий разговор:

— А лес-то шумит! Должно, к непогоде.

— На меня такой шум только тоску нагоняет. Домой охота. Маленькие сестренки остались. А батя весной погиб. Нам бы с ним вместе воевать. Один вот рассказывал…

Макаров не стал мешать, тихо обошел бойцов стороной. Встретилась еще группа, и эта не спала. То ли действительно шум леса не давал им спать, как не дал уснуть ему самому, то ли в их душу закрадывалось предчувствие, что с минуты на минуту придет приказ о выступлении на передний край.

В третьей группе его заметили, но не сразу. Приближаясь, он слышал, как белобровый солдат с погонами ефрейтора и с медалью на гимнастерке рассказывал окружающим:

— Я же сегодня по наряду повара обслуживал!

Его оборвал предупреждающий шепот:

— Макаров идет! Макаров…

И четкое:

— Встать!

— Отставить, — сказал Макаров, подходя ближе. — Здравствуйте, гвардейцы! Не спите?

— Нет, товарищ гвардии подполковник!

— Почему?

— Не спится.

— Впервые слышу, чтобы солдат не хотел спать.

Бойцы невесело засмеялись.

— Посидите с нами, если не торопитесь.

Ему уступили место. Он сел, полусогнув колени, чуть сдвинул на лоб фуражку, обвел всех взглядом, будто надеясь увидеть среди них знакомые лица. И вдруг впрямь увидел. Напротив полулежал Иванников. А через двух человек, чуть в глубине, увидел и узнал другого, белобрового, с медалью «За отвагу», чей рассказ он только что перебил своим появлением. Это был еще старый его солдат, которого он знал со времен десантной операции. Мало их таких осталось у него.

— А, это ты, Окутин?

— Я, товарищ подполковник.

— Дома все хорошо?

— Да без нас чего там хорошего? А так ничего. Жена здорова, дети растут. Два сына…

— Помню, помню. Ты что-то, видать, рассказывал интересное, да я тебе помешал. Продолжай, послушаю.

Окутин улыбнулся.

— Это я о том, — сказал он, — как сегодня один из третьей роты чуть было из меня поджарку не сделал.

Остальные засмеялись. Рассмеялся и Макаров.

— Ну-ну, расскажи.

— Да я, значит, стою с поваром у кухни по наряду, а этот, его все знают, Чижов по фамилии, блатяга, подходит, грешным делом, и говорит сквозь выбитый зуб: «Сало есть?» Повар отвечает: «Есть. Сейчас поджарку буду делать». — «Отрезай кусок!» — «Зачем?» — «Я его нежареным больше люблю, — отвечает. — А не дашь, сейчас из тебя самого поджарку сделаю и вот этого балбеса заодно поджарю», — и показывает на меня…

Макаров и солдаты захохотали.

— Да-а, вам смешно-о! Он же блатной, — продолжал рассказчик. — Черт знает что у него на уме. Стоит, автоматом поигрывает. Пришлось отрезать кусок. «Только, — говорит, — пожалуйтесь! Потом будете чертям баланду варить». И как раз в этот момент Саврасов подвернулся. Хороший парень. Увидел он и кричит: «Чиж! Ты что здесь выплясываешь? Зачем сало взял?» Подошел да как двинет ему по шее. Вот тем и кончилась эта история, — под общий смех досказал Окутин.

В той стороне, где были Медвежьи Ворота, неожиданно громыхнуло — внятно, четко, раскатисто. Потом донесло ветром трескучую перестрелку. Кто-то тревожно сказал вполголоса:

— И ночью неймется. Не иначе — что-то случилось.

Все примолкли, стараясь угадать по шуму перестрелки, что происходит на передовой. Потом Окутин снова заговорил:

— Нам-то, товарищ подполковник, не скоро?

— Не знаю, ребята.

На него посмотрели с недоверием, заухмылялись: «Неправда, вы-то знаете». Но что он мог знать? Не больше, чем они сами.

— Тут у нас Залывин в гостях, в первом взводе, — сказал Иванников. — Говорит, что долго не усидим.