Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

КРЮВЕЛЬ: Я убежден, что большая часть успеха, как вождя партии, у фюрера лежит абсолютно в чисто суггестивном влиянии на массы. То есть это уже связано с чем-то вроде гипноза. И этот гипноз действует на очень многих людей, то есть я знаю людей, которые, так сказать, духовно превосходят его, но в этом он выбивает их из колеи. Почему это не подействовало на меня, я объяснить не могу. Я думаю, что знаю совершенно точно, что эта ответственность, которую несет человек, сверхчеловеческая. Но то, что он мне сказал об Африке, подействовало поразительно, не так, но сказать я об этом не могу. Что бросается в глаза — его руки. Прекрасные руки. И на изображениях этого не заметно. У него руки — совсем как у художника. Я все время смотрел на его руки. То есть прекрасные руки и совершенно необычные руки, это утонченные руки. Весь вид, в нем вы не заметите ничего от маленького человека. Что меня так поразило, я думал, что он будет с эдаким орлиным взором, думал, что он долго не говорит, а было так: «Позвольте мне вручить Вам Дубовые листья», — тихим голосом, представляете, я себе все это представлял совершенно по-другому [587].

Крювель, находившийся под большим впечатлением от Гитлера, подкрепляет свое личное знакомство с фюрером деталями, которые могут быть известны только находящемуся в самой тесной близости: у Гитлера очевидно «прекрасные», «утонченные», во всяком случае особенные, руки, и он говорит необычайно вежливо, «тихим голосом», совершенно не так, как себе представлял генерал. Следовательно, «личный» фюрер еще более очаровывает, чем «публичный», гипнотизирующий фюрер — причем в высказываниях Крювеля не обходится без комизма, когда он подчеркивает, что фюрер, в отличие от других, не «выбивает его из колеи» («Почему это не подействовало на меня, я объяснить не могу»). Но затем он описывает фюрера так, как будто предстал перед самим Господом.

Встреча была преисполнена ожиданиями и перевыполнением ожиданий. Фюрер не только «поразителен», но и абсолютно отличен от его созданного мысленного образа. И в дальнейшем пересказывании таких историй заключается даже момент притягательности, с помощью которого рассказчик, как кто-то, бывший рядом с фюрером, может себя вознаградить. Впрочем, его слушатель комментировал несколько трезвее:

фон ВАЛЬДЕК: Конечно же, он все делает от чувства.

Крювель воспринял этот комментарий как критику и сразу же парировал:

КРЮВЕЛЬ: Если бы он захотел оказать влияние на своих людей, преподносил бы себя таким, какой он есть. Если он раздумывает, как ему выступить, то это будет фальшиво. Я знаю очень хороших солдат, которые всегда пытаются кого-то копировать. Всё это фальшь. У него пружинистая походка. Безупречно одет, очень просто — черные брюки и такой же китель. Немного более серый, чем этот, не цвета фельдграу. Не знаю, из какого материала. И потом, то, что он не носит орденов, в отличие от Геринга! [588]

Крювель рассматривает руки Гитлера «от чувства» как доказательство его подлинности и часть его личной силы убеждения, а затем продолжает рассказ о своем близком знакомстве демонстративной простотой и скромностью фюрера. Подобные истории одновременно документируют, насколько приписываемое величие и харизма фюрера предваряли встречу и как потом перевыполненное ожидание со своей стороны опять генерировало новые истории. Встречи с фюрером становятся, таким образом, пророчеством, исполняющимся самим собой. Вера в фюрера становится эмоциональным вечным двигателем. Значение Гитлера, как колеблющейся между спасителем и попзвездой публичной фигуры, становится особенно ясным, когда он праздновал капитуляцию Франции в Берлине. 6 июля 1940 года в 15 часов должен был начаться официальный триумф. Стотысячная человеческая толпа уже за шесть часов до этого ждала фюрера, чтобы приготовить ему захватывающую встречу. В тот день Гитлера непрестанно вызывали на балкон, чтобы он мог показаться массам. В той ситуации он был не только в зените своих военных успехов и славы, но и представлял собой воплощение собственного и желаемого образа народного сообщества: «Можно спокойно сказать, что вся нация преисполнена верой в фюрера, чего, быть может, в такой мере еще никогда не было, — говорилось в одном из сообщений из провинции, даже противники режима считают сложным оказывать сопротивление победным настроениям. Рабочие на военных заводах настаивают, чтобы им разрешили служить в армии. Люди думали, что окончательная победа уже близка, и только Великобритания стоит у нее на пути. Может быть, сейчас единственный раз за время существования Третьего рейха среди немецкого на-селения было подлинное воодушевление от войны» [589].

Через два года от этой эйфории ничего не осталось. Война против Великобритании оказалась гораздо труднее, чем об этом думали, нападение на Советский Союз не только еще раз усилило ожесточение войны, но и, прежде всего, сильно омрачило перспективы скорого ее окончания. А поражение под Сталинградом еще больше углубило появившиеся сомнения. Что будет, если проиграем войну?