Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

А если война проигрывается?

Ф. ВАЛЬДЕК: Если мы проиграем войну, то все заслуги фюрера будут забыты.

КРЮВЕЛЬ: Но некоторые вещи останутся навечно. Они останутся на столетия. Не дороги — они уже не так важны. Но что останется — так это организация государственного руководства, относительно привлечения рабочих в государство. Он действительно интегрировал рабочих в современное государство. Это еще никому не удавалось [590].

В продолжение диалога между Крювелем и фон Вальдеком оказалось, что Крювель рассматривает историческое значение фюрера без ущерба от исхода национал-социалистического проекта. Но вера в фюрера основательно помогает при устранении сомнений относительно удачного исхода войны, так, как в июне 1943 года сказал полковник Майне.

МАЙНЕ: Фюрер — гениальный человек, который там, внизу, наверняка найдет выход [591].

Такие выражения, естественно, основывались еще на представлениях, что войну действительно можно выиграть. Связанные с этим соображения военнослужащих связывались здесь прежде всего с ожидаемым временем победы. Такая уверенность после Сталинграда улетучивалась все больше и больше, что, однако, мало меняло в доверии фюреру: «Фюрер сказал: «Мы возьмем Сталин-град, — сказал унтер-офицер Котенбар 23 декабря 1942 года своему товарищу, когда город уже целый месяц был окружен Красной Армией, — и ты можешь мне поверить — мы Сталинград возьмем» [592].

Естественно, к этому времени у других, например, у унтер-офицера Вольгецогена, вера в окончательную победу стала более хрупкой, и его размышления вызваны сомнениями.

ВОЛЬГЕЦОГЕН: Боже мой, если мы проиграем!.. Мне кажется, что мы войну не проиграем никогда, несмотря на то, что мы в России — Адольф это не сдаст! Не сдастся, пока у него будет хоть один человек, даже если при этом погибнет все человечество! Он же знает, что будет, если мы проиграем! Он, наконец, возьмется за газ — ему будет пофигу тогда, что делать [593].

В высказываниях подобного рода четко различаются две функции веры в фюрера: в одной горе и благополучие собственной судьбы делегируется той личности, которая может любой ценой добиться победы как сознанием («он, конечно, знает»), так и средствами, и имеет для этого достаточно беззастенчивости. В другой, и это более интересный аспект, фигура всемогущего вождя исполняет функцию развеивания сомнений.

У унтер-офицера Вольгецогена, как показывают его размышления, конечно же, есть сомнения в настоящем военном счастье («несмотря на то что мы в России»). Но он смог преодолеть их вызванным, как по сигналу, образом фюрера: «Адольф это не сдаст!» Здесь, как и во многих других пассажах тек-ста, можно наблюдать когнитивный диссонанс, появляющийся всегда, когда события отличаются от ожиданий. Когнитивный диссонанс вызывает глубокое неприятное чувство прежде всего тогда, когда неожиданное носит негативный характер, но не может быть изменено. Так как чувство диссонанса трудно переносить, а действительность тем временем не дает себя изменить, остается только изменить восприятие и оценку реальности и, таким образом, скорректировать когнитивный диссонанс [594]. Такая потребность широко распространена: так, люди, проживающие неподалеку от атомных электростанций, считают их менее опасными, чем люди, живущие вдали от них. Курильщики, знающие о сильном риске для здоровья, которому они себя подвергают, регулярно приводят множество теорий о том, что они этому риску не подвержены, потому что они курят мало или «легкие» сигареты, их отцу исполнилось 86 лет, без курения тоже умирают, и т. д. — всё это методы ослабления диссонанса, позволяющие продолжать жить в условиях, оставляющих желать лучшего.

В этом отношении сохранение веры в фюрера действовало как средство для ослабления диссонанса. Но для этого постоянно должны были на высоком уровне поддерживаться инвестиции в эту веру. Если смотреть с обратной стороны на это психологическое значение фигуры фюрера, сколько раньше уже было инвестировано в веру в фюрера: сомнения в способностях и во власти фюрера в последующем обесценили бы и эти инвестированные чувства. По-этому судьба фюрера была идентична судьбе немцев.

БАХ: Выиграть эту войну — последний шанс для Германии. Если мы ее не выиграем, тогда не станет и Адольфа Гитлера. Если союзникам удастся выполнить свои планы, все мы окажемся в заднице. Как ты думаешь, какой тогда триумф закатят евреи! Они тогда нас не просто расстреляют, нас тогда всех умертвят самым зверским способом [595].

Аналогичный пример из разговора двух офицеров Люфтваффе в марте 1943 года.

ТЕННИНГ: На кон поставлено немало. Если мы выиграем эту войну, то это будет тройная победа. Во-первых, победа национал-социалистического мировоззрения, во-вторых, победа немецкого оружия и в-третьих, победа над Версалем.

ф. ГРАЙМ: Если война плохо кончится, такого человека, как фюрер, мы больше не получим. Он был единственным.

ТЕННИНГ: Да, правильно [596].