Солярис. Непобедимый. Звёздные дневники Ийона Тихого

Иеремия, в противоположность Мельхиору, отнюдь не был склонен к примиренчеству. Не окончив школы, он продолжал обучение дома, по преимуществу в подвале, которому суждено было сыграть в его жизни весьма значительную роль. Отличительной чертой Иеремии была прямо-таки необычайная последовательность. Девяти лет от роду решил он создать Общую Теорию Всего, и ничто его от этого не удержало. Значительные трудности с формулированием мысли, которые он испытывал с самых юных лет, возросли в результате несчастного случая на улице (дорожный каток сплющил ему голову). Но даже увечье не отвратило Иеремию от философии. Решил он стать Демосфеном мысли, верней, ее Стефенсом, ибо, подобно тому как изобретатель локомотива, сам не очень-то быстро передвигавшийся, принудил пар приводить в движение колеса, Иеремия хотел добиться, чтобы энергия электронов приводила в движение мысли.

Идею эту часто извращают, утверждая, что Иеремия

Тихий проповедовал избиение электронных мозгов. Его девиз, по этим клеветническим вымыслам, якобы звучал так: «ЭНИАКам – по морде! » Это недостойное искажение его мысли; попросту имел он несчастье выступить со своими концепциями раньше времени.

Иеремия немало всего натерпелся. Малевали на стенках его дома оскорбительные прозвища вроде «мозгодав»

и тому подобные; соседи писали доносы, что он нарушает ночную тишину криками и ругательствами, доносящимися из подвала, и осмеливались даже утверждать, будто он посягает на жизнь их детей, рассыпая всюду отравленные конфеты. Иеремия и вправду, подобно Аристотелю, не любил детей, но конфеты были предназначены для галок, опустошающих сад, о чем свидетельствовали сделанные на них надписи. Что же касается так называемых богохульств, которым он якобы обучал свои аппараты, то это были лишь возгласы разочарования, вырывавшиеся у него во время изнурительной лабораторной работы, когда ее результаты оказывались ничтожными.

Безусловно, было с его стороны неосторожностью применять в брошюрах (которые он издавал на собственный счет) термины грубоватые, даже вульгарные, поскольку такие выражения, как «трахнуть по лампе», «дать пинка», «гвоздануть», попадаясь в контексте рассуждений об электронных машинах, вполне могли сбить читателей с толку. Единственно также из духа противоречия – в этом я уверен – рассказывал он мистификаторскую побасенку, будто без дубинки никогда не принимался за программирование.

Иеремия отличался эксцентричностью, которая не облегчала его взаимоотношений с окружающими; его шутки не всякий мог оценить по достоинству (отсюда и возникло, например, дело о молочнике и обоих почтальонах, которые наверняка и без того свихнулись бы из-за наследственного отягощения, тем более что скелеты были на колесиках, а яма не достигала и двух с половиной метров глубины). Кто способен, однако же, постичь извилистые пути гения? Говорили, будто Иеремия разорился, скупая электронные мозги для того, чтобы разбивать их вдребезги, и что груды обломков громоздились у него во дворе. Но разве он виноват был, что тогдашние электронные мозги, слишком ограниченные и недостаточно выносливые, не могли справиться с поставленными перед ними задачами?

Если б они не разваливались так легко, Иеремия наверняка довел бы их в конце концов до создания Общей Теории

Всего. Неудача ни в коей мере не дискредитирует его основной идеи.

Что касается семейных осложнений, то женщина, на которой женился Иеремия, находилась под сильным влиянием враждебно относившихся к нему соседей, которые склонили ее к даче ложных показаний; да и вообще –

электрические шоки очень полезны для формирования характера.

Чувствовал он себя одиноким и осмеянным и из-за тупоголовых специалистов, вроде профессора Груммбера, который назвал его электронным душегубом за то, что

Иеремия однажды применил индукционный дроссель не по назначению. Груммбер был злюка и человек нестоящий, однако же за мгновение праведного гнева Иеремия поплатился четырехлетним перерывом в научной работе.

И все потому, что не добился успеха. Ибо кто стал бы тогда интересоваться несовершенством его манер, поведения, образа жизни? Кто станет сплетничать о частной жизни Ньютона или Архимеда? К сожалению, Иеремия был преждевременным пророком, и ему пришлось за это расплачиваться.

Под конец жизни – точнее, на склоне лет – претерпел

Иеремия поразительную метаморфозу, которая совершенно изменила его судьбу. А именно, наглухо запершись в своем подвале, из которого предварительно убрал все до одного обломки аппаратов, так что остался в пустых стенах, если не считать сбитого из досок лежака, табуретки да старого железного рельса, Иеремия уже до самой смерти не покинул своего убежища – вернее, добровольной темницы.