Солярис. Непобедимый. Звёздные дневники Ийона Тихого

Не отменил приказа, чтобы не поставить под сомнение свой авторитет капитана. Очень мне жалко деда. Что это у него, гнев или аннигиляция? Он всегда был нервный. Захотелось мне во время вахты чего-нибудь мясного, и я съел кусочек мороженой телятины из холодильника. Вчера оказалось, что пропал листок, на котором была записана цель путешествия; жаль, ведь летим мы уже примерно лет тридцать шесть. В телятине, странное дело, было полным-полно дроби – с каких это пор в телят стреляют из дробовиков? Рядом с нами летит метеор, на котором ктото сидит. Это Бартоломей первым его заметил. Я пока делаю вид, что не замечаю.

Запись 116312. Кузен Бруно утверждает, что это был не простой холодильник, а гибернатор, что он сам для смеху перевесил таблички и мне попалась не дробь, а бусы. Я подскочил до потолка: в безгравитационном пространстве никакие сцены не получаются – нельзя ни топнуть, ни кулаком по столу хватить. Напрасно я этого Бруно взял к звездам. Послал его на самую паскудную работу

– будет распутывать пряжу на корме.

Запись 116313. Космос поглощает нас. Вчера оторвало часть кормы с туалетами. Там как раз был дядя Палександр. Бессильный, смотрел я, как он тает во мраке, а развевающиеся ленты туалетной бумаги тоскливо трепетали в пустоте. Настоящая группа Лаокоона среди звезд. Что за несчастье! Тот, что на метеоре, никакой не родственник, совершенно чужой человек. Летит, сидя верхом. Это наводит на размышления. Дошли до меня слухи, будто бы немало народу украдкой высадилось. Действительно, становится как-то просторнее. Неужели это правда?

Запись 116314. У кузена Роланда, который ведет нашу бухгалтерию, масса трудностей. Вчера он при мне мучился, подсчитывая перевезенные уже невесто-тонны с эйнштейновской поправкой на потерю невинности. Подсчитывая, вдруг поднял голову, посмотрел мне в глаза и сказал: «Человек – как это звучит!» Эта мысль озадачила меня. Дядя Хомутий закончил свою «Теорию роботов» и теперь разрабатывает новую систему – там будут особые посты или так называемые голодни (речь идет о времени).

Дед Арабеус мне не нравится. Сочиняет каламбуры. «Каламбур, – сказал он мне, – это значит, что я засоряю лес, а много детей мужского пола – это синкопы». Маленький

Пызя, тот, что реактивно летает и вместо «п» говорит «ф»

(«фланета» вместо «планета», а зато – «планелевые штаны») бросил – это лишь теперь выяснилось – кота в резервуар с содой, которая поглощает у нас двуокись углерода.

Бедный котик распался на двукотан соды.

Запись 116315. Сегодня нашел у дверей младенца мужского пола с пришпиленной к пеленкам запиской:

«Это твой». Ничего не знаю, неужели это стечение обстоятельств? Выстелил ему ящик старыми документами.

Запись 116316. В космосе пропадает масса носков и носовых платков, кроме того, время совершенно распадается: я заметил за завтраком, что дед и бабка намного моложе меня. Были также случаи дяделизма. Велел кузену

Роланду произвести переучет – гибернаторы открыты, всех размораживаю. У многих теток насморк, кашель, синие носы, распухшие красные уши; некоторые закатили истерику. Я ничего не мог поделать. Что наиболее странно

– среди воскресших оказался теленок. Зато не хватает тетки Матильды: неужели Бруно и вправду не шутил или, вернее, и вправду шутил?

Запись 116317. Перед входом в атомную камеру есть каморка. Когда я сидел там, пришла мне в голову забавная мысль – может, мы вообще не стартовали и торчим на

Земле! Но нет – ведь тяготение-то отсутствует. Это соображение успокаивает. Однако же я проверил, что держу в руке, – оказалось, молоток. Может, меня зовут вообще-то

Иеремией? Бил я по какой-то болванке и что-то странно себя почувствовал. Надо привыкать. Принцип Паули, что отдельная личность может вмещать лишь одну индивидуальность, мы оставили далеко позади. Возьмем хотя бы родительскую эстафету, для нас в космосе уже привычную, когда несколько женщин по очереди рожают одного и того же ребенка (это касается также и отцов) вследствие громадной скорости. Пызя еще совсем недавно был малышом, а сегодня, когда мы с ним в столовой, одновременно потянувшись за мармеладом, стукнулись лбами, он отбросил меня под самый потолок! Хоть время и запуталось, и перекрутилось, даже петлями захлестнулось, а все же – как оно летит!