Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Понятно, что невозможно дружить со всеми, — но одного-двух человек, приятных в общении, обычно можно найти в любом коллективе. Моя чудесная Катя, например, взялась из детского сада, откуда она меня забрала однажды вместе с Петькой и его порванным комбинезоном, чтобы показать, где можно починить молнию, и привела к себе домой. Нашим детям уже по 19 лет — а мы всё дружим, всё так же не можем наговориться до рассвета, до первой зари, до поливальных машин.

Здесь мне сначала показалось, что случайные и волшебные дружбы вообще не предусмотрены местным культурным кодом. Точнее, что они должны быть непременно расфасованы по цели и по ячейкам времени: кофе — утром, аперитивы — вечером. Ужин раз в год — с обязательной пометкой «пицца», что значит: ужин будет неформальным.

Я помнила, конечно, пассаж Ремарка из «Триумфальной арки» о том, что французы с удовольствием выпьют с тобой бокал вувре за столиком в кафе, но вряд ли позовут на ужин к себе домой, ибо ужин дома — очень личное. И действительно, на ужин к себе нас звали только старые боевые товарищи Сандро, те, с кем в огонь и в воду, и по пять месяцев в турне, и посреди равнины Падана на сломанной машине с театральным оборудованием, но без кондиционера. И конечно, конечно, я это ценила. Я вообще верю в дружбу как в главное и лучшее, что нами движет.

Однажды какой-то особенно мерзкой, длинной и затяжной зимой мы с Машей все-таки удостоились приглашения в гости. Шел дождь, на детской площадке нельзя было играть, я, конечно, позвала всех к себе — но неожиданно мама Машиной подружки сказала: а пойдем к нам, это гораздо ближе.

Дети были счастливы, мы налили им горячего шоколада, себе чаю, хозяйка дома рассказывала, как ей тяжело справляться одной, пока муж в отъезде, как ее дочка капризничает по любому поводу и непонятно, что с этим делать. Я кивала и чувствовала себя толстовской Долли, когда та вдруг обнаружила, что про детей с бабами на мостках — «это самый интересный для нее разговор». Еще бы я не понимала про долгие командировки и детские капризы!

Разговор прервался очень неожиданно. Хозяйка вдруг посмотрела на часы и сказала: ну, нам пора купаться и ужинать. Детей было не видно и не слышно, на часах — начало седьмого. Я почувствовала, что ничего не понимаю.

— Эмммм, — сказала я, — могу помочь тебе с ужином, если хочешь.

— Видишь ли, у нас еще и купание (bagnetto) по средам.

— Не каждый день и не перед сном, а по средам, в шесть часов вечера? — переспросила я.

Я поняла, что нас вежливо выставляют. В таких случаях, по-моему, лучше принять любую дипломатическую отговорку, чем дожидаться, пока объяснят настоящую причину и пошлют.

Мы отправились домой под дождем — что-то было в этом собирательное из картин Репина и Перова, — и, чтобы не расстраиваться, решили напечь печений и посмотреть фильм.

До конца гастролей Сандро было еще далеко, нам еще предстояло открыть для себя Гарри Поттера и научиться гулять в резиновых сапогах в порту, словом, нам было чем заняться, тем более, что лично я точно могу сдвинуть в расписании и обед, и ужин, и купание.

Главное — не заставлять это делать других.

Но Машина школа показала мне, что культурные коды в разных средах все-таки неодинаковые. Если наш детский сад был вопиюще буржуазным, то школа нам досталась чрезвычайно демократичная — даже слишком. Сандро их нежно обзывал «сиротами 68-го» — так и не повзрослевшим поколением хиппи и студенческих демонстраций.

Они как раз активно со мной общались — и объясняли, что i borghesi (буржуа) никого в свой клан не пускают, то есть дружить не умеют совсем. Но и сами они «дружили» строго по расписанию — ничем, кстати, не отличавшемуся от «буржуазного»: кофе с утра, аперитив раз в полгода перед ужином. А ужин — это святое и межклассовое.

Дни рождения детей — в парке или в приходском дворике: газировка, фокачча, чипсы, одна бутылка вина на всех родителей — чисто символически, чтобы поднять тост (чокаться водой — очень плохая примета).

Моим лучшим и самым любимым собеседником всегда был Сандро, поэтому я не могу сказать, что мне не хватало общения, — я скорее удивлялась немного; но со временем стала замечать, что аперитивы с родителями без Сандро — это истинное мучение. Всегда примерно об одном и том же, всегда примерно в одном ключе. «Но боже мой, какая скука!» Иногда я бы предпочла сменить тему, ведь и моя любимая Долли не сидела день-деньской у мостков с бабами, обсуждая, сколько носили, сколько кормили и когда отняли от груди.

Я тосковала по Катиному распахнутому окну, по запаху сирени, по соловьям, по длинным-длинным разговорам, когда говоришь и не можешь наговориться, и вот уже светает, и невозможно жалко идти спать, потому что ничего интереснее нет на свете, чем сидеть до рассвета на русской кухне за душевными разговорами, чаем и водкой.