– Я, ты знаешь, – сказал он, держа руки в карманах куртки сжатыми в кулаки, отчего карманы у него топырились в стороны двумя буграми, – я тут пару дней назад документы на эмиграцию подал. В Канаду.
– Да ты что! – вырвалось у меня. – Ты это всерьез? Мы с ним теперь были на ты, и церемонность, с которой он держал себя со мной прежде, тоже исчезла. Это странным образом произошло само собой – вскоре, как посыпался его бизнес. Для чего, стыдно сказать, оказалось достаточно движения женской ножки. Правда, под столом. Но тем не менее.
– Всерьез, конечно, – отозвался на мой вопрос Ловец. – Я не всерьез не делаю ничего.
Это было точно, мне это было известно; он вообще был удивительно основательным человеком. Надежным и основательным. Потерпеть фиаско при такой основательности. Мне это до сих пор казалось невероятным.
– С чего вдруг? – сорвалось у меня с языка.
Как будто я не понимал – с чего. Хотя вернее будет сказать так: понимая, не понимал. Все же это был не просто решительный шаг – на него-то он был способен. Но ведь это означало как бы родиться заново. В середине жизни. А может быть, уже и зайдя за ее середину. Кто там знает.
– А не могу я здесь больше, – сказал Ловец. – Нахлебался, ты себе представить не можешь. Все, у меня печень больше эту отраву не перерабатывает. У меня отторжение. Интоксикация. Идиосинкразия. Ведь почему меня этот ряженый, как ты говоришь, сумел разорить? Потому что все подпольно, со связанными руками, закон – право сильного. Захотел пустить меня по миру – и пустил. А я и не пикни при этом. Нет, ты себе представить не можешь.
Тут он ошибался. Я представлял. И более чем отлично. Стас с далекого кладбища на окраине родного Саратова, приподнявшись в своем запаянном цинковом гробу, приветственно помахал мне рукой: «Эге-ей!» Но что за смысл был убеждать Ловца в том, в чем не было никакой надобности? Я только спросил – этот вопрос мучил меня все время, и я никак не мог отделаться от него:
– Так что же ты, совсем ничего не в состоянии был сделать? Совсем никак нельзя было побороться?
Ловец пожал плечами:
– Можно было. Но где бы я сейчас был, объяснить? На нарах, в лучшем случае.
– Какая же она оказалась сука, – не удержался я.
Ловец помолчал. Молчание его длилось так долго – я уже думал, он ничего не ответит. Но он ответил:
– Сука. Конечно. Но я иногда, знаешь, думаю: а вот приползи она ко мне обратно, что, принял бы? И, знаешь, не уверен, что послал бы ее куда подальше. Не уверен!
Она его предала, продала, стала причиной его разорения, а он был не уверен.
– И что ты там будешь делать, в Канаде? – спросил я, чтобы уйти от темы, которая, несомненно, была ему и тяжела, и неприятна, и от которой он, так же несомненно, не мог никуда деться внутри себя, беспрестанно возвращаясь и возвращаясь к ней мыслями, как вновь и вновь, в десятый и сотый раз возвращается невольно рука к нестерпимо зудящей корочке на ране, расчесывая и сдирая ее. – Ты кто вообще по образованию?
– Инженер-путеец. Но я на диплом не рассчитываю. Я готов начать с самого низу. У меня один знакомый лет пять назад туда же, в Канаду дернул. Сначала мороженым торговал. Просто на улице. С тележкой ездил. Потом в этой фирме какое-то положение занял. И все выше, выше. А теперь и сам хозяин. Владелец ресторана. Небольшого, но все же.
Его рассказ о знакомом произвел на меня впечатление, совершенно противоположное тому, на которое он рассчитывал.
– И что, стоило уезжать, чтобы где-то там, на другой стороне глобуса, владеть рестораном?
Ловец приостановился. Рука его вылетела из кармана и с какою-то итальянской экспрессией взметнулась вверх в жесте большой мечты.
– Хозяином быть, хозяином! – со страстью проговорил он. – Разницу улавливаешь? Он там хозяин так хозяин, а я здесь кто?
– Кто?
– А даже если хозяин, то все равно не хозяин. А чей-нибудь раб. Непременно.
Ловец снова опустил руку в карман, и наша прогулка вертелом Москвы в направлении Арбатской площади продолжилась.
Теперь я понял Ловца, и мне расхотелось терзать его своими расспросами дальше. Но еще на один вопрос мне все же хотелось бы получить ответ.
– А если начать все сначала здесь? Об этом ты думал?
Он искоса глянул на меня – словно удивившись – и усмехнулся:
– А ты это всерьез?
– Всерьез, – подтвердил я.
– Нет, – сказал он, – ничего не удастся. Не начало девяностых. Все уже расхватано. Кто не урвал – тот уже ни с чем. Кто потерял – катись и не путайся под ногами. Вот, это, значит, про меня. Ладно, удалось кое-что спасти, не совсем с голой задницей полечу на другую сторону глобуса. Могло быть и хуже.
В этот момент один из гребущих нам навстречу валкой походкой двоих быков, что во множестве в любое время суток шатаются по Арбату, проходя мимо, чувствительно толкнул меня плечом. Должно быть, на лице у меня выразилось не слишком доброе чувство, и Ловец, не заметивший впечатляющего толчка, заметил мою гримасу. И, видимо, расшифровал ее как некий укор в свой адрес за похвальбу удачным приземлением после жестокого падения, потому что прервал сам себя и спросил:
– А что у тебя с рекламным агентством?