Солнце сияло

– С рекламным агентством? – До меня не сразу дошло, о каком рекламном агентстве он спрашивает.

– Ну, можешь ты вернуться туда?

– Куда?

– Ну как. Ты все же один из совладельцев. Погулял-погулял – и снова к рулю.

– А! Снова к рулю. – Мне, наконец, стало ясно, и какое агентство он имеет в виду, и чем вызван его вопрос. – Нет, у меня там уже ни руля, ни судна. Мне там уже ничего не принадлежит. Чужая собственность.

Конечно же, как только ряженый наехал на Ловца и стал общипывать его, так что от Ловца полетели пух и перья, я тут же бросился к Лёне Финько с покаянием. Каяться было в чем. Последние месяцы работы с Ловцом я не только не появлялся в агентстве, но даже ни разу не позвонил Лёне. Как, впрочем, не звонил и он мне.

Была причина не звонить ему у меня, была и причина не звонить ему мне. Он все переоформил на себя. И хотя сидел все в том же полуподвальчике, что я нашел в свою пору, этот полуподвальчик не имел ко мне уже никакого отношения. Как и само агентство. Конечно, мои подписи на всех документах по ликвидации прежней конторы были подделаны, но что же я, должен был затевать с ним судебную тяжбу? Чтоб провалиться в нее, как в болото, и утонуть там?

Леня прекрасно понимал, что ни в какую тяжбу я не полезу. Но он еще и отказал мне в любой работе. В любой форме сотрудничества. Ему хотелось душевного комфорта, спокойной совести – довольства жизнью, а я бы, появляясь в агентстве, мозолил ему глаза, был бы постоянной укоризной, будил в нем чувство вины.

– Извини, не мог и предположить, что у тебя там такой поворот, – сказал Ловец, когда я в нескольких словах объяснил ему, что у меня произошло с агентством.

– Нормальный поворот, – ответил ему я.

– И у тебя что, никакого заработка сейчас? – через паузу спросил Ловец.

– Практически, – так же через паузу, мгновенно просчитав в уме варианты, как ловчее уйти от прямого ответа, и не сумев придумать ничего гениального, отозвался я.

– А, черт, – проговорил Ловец. – Я все о себе, а ведь и ты залетел изрядно. Извини еще раз.

– Я еще у тебя и в должниках, – сказал я.

– Брось. Вот это брось. – Он вновь достал руку из кармана и отрицательным жестом поводил ею перед собой. Похоже, у него за это время появилась привычка, подкрепляя свои слова, жестикулировать, и довольно экспрессивно, чего я прежде в нем не замечал. – Мне как раз с тобой и об этом поговорить хотелось. Не знаю, кто кому должен. Может быть, на самом деле, я тебе. Так что давай, есть предложение: по нулям.

Когда вам скащивают долг, а вам на самом деле и нечем его отдавать, вы будете отказываться? Я принял предложение Ловца. Правда, несколько поколебавшись. Но, с другой стороны, он все же остался не совсем с голой задницей. А я был с голой. Абсолютно голой.

– Хорошо, – сказал я. – Сочтемся славою.

Ловец хмыкнул:

– Славою? Ну, насчет себя сомневаюсь. В деревню, к тетке, в глушь, в Канаду.

Так, разговаривая, мы дошли до здания бывшего родильного дома имени Грауэрмана, выпиравшего на проезжую часть из общего ряда домов подобно кривому зубу во рту. Бывший родильный дом щерился на улицу множеством разномастных дверей, предлагая отовариться лучшими лекарствами мира в двухуровневой аптеке, приобрести эксклюзивные ювелирные украшения, поменять доллары на рубли или рубли на доллары, узенький тротуарчик, отделенный от проносящихся рядом машин проржавелой железной трубой, вывел нас к боковой стене «Праги», еще несколько метров вдоль нее – и глазу открылся весь простор площади: сарай кинотеатра «Художественный» за дорогой, чей унылый фасад был закрыт громадными щитами рисованной цветной рекламы, похожая на печатный пряник, неожиданного красного цвета станция метро «Арбатская» справа от него, квадратные горы белых «пентагоновских» зданий за ними, каменная фигура Гоголя на пьедестале в створе бульвара в дальнем правом краю.

Мы пересекли перед носом у заворачивающих машин дорогу и оказались у спуска в переход, кишевший и здесь, на ступенях, и в полумраке подземной площадки уличными художниками, сидевшими перед своими мольбертами на раскладных стульях, панкующей детворой с радужными хохлами на головах, в кожаной одежде, простроченной белыми металлическими заклепками, бедно одетыми попрошайками, застывшими в одинаковых согбенных позах с требовательно протянутыми вперед и заведенно трясущимися руками. У мощных чугунных перил, огораживающих тротуар от обрыва в туннель, по которому навстречу друг другу иг-рушечно неслись бликующие потоки машин, мы остановились. Маршрут нашей прогулки, упершись в станцию метро, естественным образом исчерпал себя.

– И что ты сейчас собираешься делать? – спросил меня Ловец.

Это был вопрос так вопрос. Я пожал плечами. У меня не было ответа. Ни для него, ни для себя.

– Поживем, – неопределенно протянул я. И решил отделаться шуткой: – Вот нового президента избрали. Теперь все по-новому станет.

Вместо стремительно дряхлевшего героя 1991 года президентом совсем недавно был избран назначенный Ельциным себе в преемники бывший глава спецслужб, и все вокруг связывали с ним какие-то особые надежды на изменения.