Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

И вот они сидят на полу и разбирают шрифт: медленно, кропотливо. Буковку к буковке, знак к знаку…Час, второй, третий… Они делают это молча, не перебрасываются даже короткими фразами, чтобы не сбиться, не запутаться. Только иногда мурлычут себе под нос какой-нибудь незатейливый мотив.

Да, только теперь Авель по-настоящему понимает, почему Ладо так разъярился, увидав перемешанные литеры шрифта. При всем своем воображении он даже и представить не мог, какое противное и нудное это занятие и, главное, сколько времени и сил на него надо угробить. На рассвете они решили, что на первый раз, пожалуй, хватит. Оделись, заперли дверь и ушли на квартиру к Авелю — отсыпаться.

В полдень Авель, как всегда, отправился в депо. С Ладо они договорились встретиться вечером, чтобы ночью продолжить начатое дело…

Он шел на Балаханскую улицу, и на душе у пего было легко и спокойно. Но минувшая ночь давала себя знать. Болела шея: как-никак столько часов просидеть, согнувшись в три погибели. Горели и слезились глаза: им тоже крепко досталось. При тусклом свете коптилки пришлось пристально вглядываться в каждую литеру, чтобы не ошибиться, не спутать один типографский знак с другим. Ладо — тот неутомим. В нем говорит, бушует бешеная страсть, могучее стремление скорее завершить дело. Он словно вылит из стали. «Я тоже не должен даже виду подать, что устаю, что мне трудно», — твердо решил Авель.

Балахапская улица была темной, безлюдной. Тускло светились окна крохотных домишек; в каждом из них шла какая-то своя жизнь…

Свернув в переулок, Авель сразу узнал дом, в который вчера привел его Ладо. Снаружи он казался совсем нежилым. Окна были темные, даже крохотный луч света не проникал на улицу сквозь закрытые ставни. «Не может быть, чтобы Ладо еще не пришел», — подумал Авель. Леденящий страх сдавил его сердце: не случилось ли чего? А тут еще мимо Авеля вдруг промелькнула какая-то быстрая тень. Вглядевшись, он увидал женщину в чадре. Чтобы в такой поздний час мусульманская женщина одна вышла на улицу? Этого не могло быть! Что, если это переодетый сыщик?

На цыпочках, стараясь ступать бесшумно, с тревожно бьющимся сердцем Авель приблизился к дверям и постучал, как было условлено, один раз, потом, после паузы, еще два раза. Дверь отворилась как по мановению волшебной палочки. Ладо, весело потирая руки, ходил по комнате, стараясь не ступить ногой на гору еще не разобранного шрифта. В комнате было тепло, светло.

— Ты что такой встрепанный? Да на тебе лица нет! — удивился он.

— Перепугался, — признался Авель. — Смотрю, окна темные, — значит, тебя нет. А ведь мы твердо договорились, что ты придешь раньше.

— Окна темные, потому что я постарался их плотно завесить, дорогой Авель.

— А тут еще какая-то женщина в чадре. Что бы это значило, подумал я. В такой поздний час…

— О, это ничего. Это не страшно. Я забыл тебя предупредить. Эта несчастная женщина каждую ночь бродит тут одна, ни с кем не заговаривает. Сперва я тоже было заподозрил неладное, но потом, когда разузнал, в чем дело, успокоился. Ну что, брат? За работу?

Всю эту ночь, как и прошлую, они провели, сидя на полу, поджав под себя ноги, склоняясь головами почти до полу. Когда шея затекала, а ноги сводила судорога, они просто ложились на пол и продолжали работу лежа.

Так продолжалось ночь за ночью. Только к исходу четвертых суток дело было наконец доведено до конца. И тут как раз пришло время выкупать станок.

Решено было, что Авель завтра же отправится в Тифлис, чтобы привезти недостающие сто рублей. Вернуться он, как уже условлено, должен был вместе с Васо Цуладзе. Однако несколько дней подряд Авелю никак не удавалось отпроситься на работе, потом куда-то уехал Шапошников. Ладо был вне себя от ярости.

— Вот невезение! — чертыхался он. — Ну почему этого типографщика унесло по каким-то делам именно сейчас?

Каждый день Ладо являлся в типографию Шапошникова, как на службу. И наконец долгожданный день наступил — Шапошников вернулся, и станок, заказанный им якобы для нужд его собственной типографии, тоже прибыл.

9

К концу февраля в Тифлисе вдруг запахло весной. Два установились солнечные, теплые. Набухли почки на деревьях. Зацвел миндаль.

В горах таял снег. На Куре начался паводок, появились первые лодки. Трудно было даже вообразить, что всего неделю назад, когда Авель приезжал сюда в прошлый раз, стояла холодная, зимняя погода и с неба хлопьями валил мокрый снег.

Прямо с вокзала Авель отправился к Вано Болквадзе. Но у того тоже произошла какая-то заминка, отнявшая еще два дня. Но скоро все хлопоты были позади: деньги собраны, Васо Цуладзе, быстро завершивший все свои дела, тоже готов к отъезду.

Авель с изумлением взирал на этого медлительного, казалось бы, даже ленивого человека. Впечатление было такое, будто он пребывает в постоянной апатии: вялый, сонный, словно бы погруженный в спячку. «Нет, — подумал, глядя на него, Авель. — Так мы и за месяц не управимся. Надо будет пария подстегнуть…»