Солнцеворот желаний

Кукулейко важно восседал на извилистом, с толстыми ветвями и кривым стволом, дереве, покуривая трубку, выпуская в прозрачный потолок спиральные кольца дыма. Он накинул на плечи толстую шерстяную накидку с капюшоном, поджал ноги, превращаясь в темную птицу-сову, нахохлившуюся, смотрящую с прищуром. Вот уже который день его откровенно знобило, и красный нос подтверждал, что шаман простудился. Мне не приходилось видеть простуженными колдунов, да я и не знала, что они могут болеть, так что его вид несколько удивил, но возможности спросить напрямую не представилось – он обрубил все мои попытки.

– Сосредоточься, драгоценная Селеста, на полотне ариуса. Ты делаешь его слишком толстым для таких тонких материй, как кровеносная система или плевральная полость, или область трахеи, или глазное дно, которое так заинтересовало тебя с недавних пор, – назидательно говорил он, отмахиваясь от моих вопросов.

Кукулейко медленно спустился вниз, при этом чуть не упав, и подошел к туше небольшой акулы с разинутой пастью, из которой до сих пор сочилось нечто тягучее и желтое. Она была убита сегодня утром, и у меня не было ни единой догадки, откуда она взялась в соборе. Сейчас это было нечто серое, влажное и склизкое, воняющее стухшей рыбой с примесью запахов водорослей и железа, от которых сводило желудок. Я пожалела о плотном завтраке, что так настойчиво теперь просился наружу. И вот в этом я должна копаться, отыскивая причину смерти…

– Бесполезно! – проворчала через полчаса, в очередной раз пробегаясь по каждому органу, то увеличивая внутренности, то уменьшая. Они висели передо мной серебристой объемной картинкой, и приходилось прикладывать много усилий, чтобы изображение не поплыло, сохраняя кристальную четкость.

– Органы целы; нет ни потемнений, ни покраснений, ни разрывов – ничего лишнего. Ее не убили гарпуном, не подожгли. Она не подавилась. Просто внезапно остановилось сердце. Внешней причины нет, – заключила я, с раздражением схлопывая картинку, пока мужчина задумчиво выпускал в воздух очередную порцию разноцветного дыма.

Он смотрел на меня с какой-то презрительной гримасой и все утро ерничал, доставая унизительными придирками. Все ему было не так. И, словно в наказание, притащил животину настолько мерзкую, как студень, отчего и копаться в ней было, как в грязи валяться. Казалось, руки сами становятся такими же влажными и мерзко пахнущими.

Шаман обошел акулу по кругу, а затем с легкостью приподнял, показывая странные темно-синие пятна на животе, расползающиеся вдоль вен и уходящие глубоко под кожу.

– Прежде чем махать булавой, может, стоило потыкать иголкой? – язвительно протянул Кукулейко, нажимая на бугор, откуда выступила кровь. – Ты все бросаешь в одну кучу, используешь только ариус, а ведь у тебя есть глаза! Могла бы открыть их и увидеть, что зверюгу ужалил морской змей, и от этого остановилось сердце. Ты бы сразу все поняла, если бы вначале осмотрела акулу. Но мы не будем думать, а будем тыкаться, как слепой кролик…

– Но я и есть слепой кролик, занимающийся бесполезными вещами! – взорвалась я в ответ, схлопывая ариус. – Мне ни за что не успеть до зимнего солнцестояния! Покажи мне настоящую магию! Научи видеть, что и как я должна делать. Я чувствую, что мы даже не приступили к истинной силе ариуса.

Туша акулы рухнула вниз, и я отступила, инстинктивно выставляя вперед руки. На шамана было страшно смотреть: на лице мужчины проступили черные гнилостные пятна, и в глазах загорелся нехороший огонек. Он сжал кулаки, и в ответ акулу будто сплющило, выдавливая соки. От них пошел такой смрад, что меня замутило, и я отвернулась, прижимая руки к животу и рту, пытаясь не выблевать все, что съела. Звук сжатия напоминал, как из воздушного шарика выпускают воздух. Обернувшись, я застыла, в немом шоке наблюдая, как в рот колдуна вливается бурая масса из акулы. После этого опрометью бросилась в ближайшие кусты, прощаясь со всем, что съела. Когда вернулась, от морского хищника осталась лишь кучка ошметков.

Кукулейко полегчало, но общая болезненность никуда не делась: она будто затаилась, ожидая, когда он сдастся. И его гнев эта омерзительная трапеза не утихомирила.

– Прежде чем обвинять в бесполезности, может, стоит подумать о собственной никчемности?! – по-змеиному заговорил мужчина, облизывая пальцы, тем самым провоцируя новый мой приступ рвоты. – Ты постоянно витаешь в облаках, ни на чем не можешь толком сосредоточиться. Иногда и вовсе не приходишь. И ведешь себя, как… благородная кэрра, – с презрительным придыханием выдавил он. – В тебе нет жесткости. Упертости. Чуть надави – и вся посыплешься. Сплошное разочарование!

– Ты ничего не знаешь обо мне, – мое горло разрывалось от спазмов, и голос прозвучал сипло. – Даже представить не можешь, через что мне приходится проходить каждый день!