Солнцеворот желаний

Что-то было не так. Подходя к решетчатой двери и оглядывая пространство, освещенное тусклым светом, Ник и видел, и не видел отличия. Сквозняк, гулявший вместе с шепотом эха, приносил дуновение морской соли из далекого открытого выхода к побережью и немного запахов с нижних уровней кухни – самой глубокой части дворца. Создавалось впечатление, что король здесь не один, однако пущенные в разные стороны нити нориуса ничего не нашли, и он решил, что это просто разыгралось воображение.

Коридор освещался желтым светом потолочной лампы за дверью. Подойдя ближе, мужчина увидел замершего на ковре в расслабленной позе вечного, закрывшего глаза и разведшего руки в стороны. Он что-то неслышно говорил, медленно шевеля губами. Приближение короля Ктуул встретил с улыбкой, а потом сощурился, по одному виду гостя догадываясь о беде, хотя тот старался сохранять спокойствие.

– Дважды за сутки. Видимо, проблема и правда сильна, раз ты здесь.

Как бы Ник ни хотел сдержаться, его гнев прорвался наружу. Мужчина врезал носком ботинка по решетке, и удар разнесся эхом по пустому коридору, неприятно отдавшись в голове. Одним движением сбив замок, король вошел и, подняв Ктуула черной волной нориуса, пришпилил того к стене, сдавливая горло.

– Как ты посмел влезть в мою сокровищницу?! – его бешеный голос громом отразился от стен, и показалось, что сейчас обвалится потолок и треснет пол, прорываемый огненной лавой. Никлос вжимал в стену вечного, наслаждаясь подобием власти над древним существом и вымещая на нем свою, вмиг ставшую сладкой ярость. – У тебя есть тридцать секунд, прежде чем я отправлю тебя обратно в клетку, из которой ты выполз! А может, и того хуже – навсегда запру в этом теле, лишив и света, и тепла, и еды, оставив лишь муку существования в немощном старике!

Ктуул царапал пальцами каменную кладку, пытаясь дотянуться до горла, ужом извивался в черных нитях, закатывая глаза и явно не соображая, что происходит. Из его глотки доносился птичий клекот, и сам он чем-то напоминал седую птицу с белой головой и бельмом на обоих глазах.

Прошло несколько часов с их последней встречи, а королю показалось, что бог постарел на пятнадцать человеческих лет. Это убедило Ника в мысли, что именно вечный стоит за ограблением. Отсюда и ускорившееся старение.

Чуть ослабив хватку, но сильнее сдавив по рукам и ногам, он спустил Ктуула ниже, оказавшись напротив, и схватил того за подбородок, выросшими когтями до крови царапая старческую кожу. Он глядел в пустые глаза и видел раздражающее непонимание, от которого хотелось сильнее надавить, больнее цепляясь за ослабевшее тело. Утренняя охота совсем не помогла. Не ослабила терзающей глотку жажды, из-за которой невыносимой дрожью заходилось тело и желваки сводило нестерпимой судорогой.

– Мой ученик, помилуй меня, ибо я не знаю, что именно ты вменяешь мне в вину… – звук голоса – наждачная бумага; он треснул, раскалывая и без того больную королевскую голову. И пал старик, а Ник схватился за волосы, натягивая их до боли, пытаясь унять бешеное биение барабанов.

– Сомкни печали страсти, – прошептал вставший рядом Ктуул, кладя руку на спину согнувшегося пополам короля. – Дыши и воздух полни огнем.

Мужчину развернуло в обратную сторону, раскрылся рот, ставший звериной пастью, и в потолок поднялся столб огня, дотла сжигающий все вокруг. Полопалась кожа улыбающегося старика, обнажая мышцы, а затем и кости, запузырился жир, обуглилась одежда, а позже все скрылось в густом, едком дыме. И ничего не стало.

– Вот, молодец, дыши, дыши, – негромко уговаривал чей-то голос, вливая в рот холодную воду и проводя кубиками льда по вспотевшему лбу. – Сейчас пройдет, и станет легче. Не переставай дышать, давай, гони дым из мыслей. Молодец!

Голос причитал на разные лады. Нику то растирали руки, то массировали виски, то подливали воды и промокали раскалившийся лоб льдом и чем-то вроде снега. Когда перед глазами посветлело и скрылся черный дым, король увидел совершенно целую комнату без следов гари. Он запрокинул голову, уставившись в потолочную лампу, свет которой безбожно слепил обожженные видением глаза. Вытянул руку, заслоняясь от этой яркости, а потом задышал глубоко и очень медленно.

Гнев, пожиравший Никлоса в последние часы, ушел, оставшись во рту пепельным послевкусием. Казалось, будто он сутки, а то и больше, проработал на каторге, и от этого не осталось никаких сил на новый бой. Суетившийся вокруг Ктуул ярости не вызывал. Более того, король сообразил, что у морвиусов не было никакой возможности провернуть ограбление, и искать нужно в ином месте.

– Продышался? Выгнал гнев? – участливо спрашивает невозмутимый и как-то даже посвежевший вечный. В его глазах – сплошная забота и участие, а холодные пальцы остужают лучше, чем растаявшие кубики льда, приложенные ко лбу.