Соло

Я снова обращаю внимание на происходящее на вершине холма и вижу парящую в воздухе третью, самую тонкую часть башни. Вторая уже находится на своём месте, надёжно скреплённая большущими болтами с первой. Это, наверное, труднее – поднимать на такую высоту. Последняя труба, конечно, легче первых, но должна располагаться намного выше. Но я не вижу, чтобы Макс что-то делал руками, руки расположены на уровне талии. Он что, поднимает трубу взглядом?

Идеальная стыковка третьей трубы, выглядит легко и просто. Ап, и готово. Я поднялась на ноги, втайне радуясь своей свободе, и подошла чуть ближе. Макс как раз закончил сборку креплений последней части. Стройная белая башня увенчала холм, стрелой устремляясь в голубое небо.

– Осталось посадить гондолу и ротор, – заорал он мне и потряс над головой руками, сцепленными между собой в замок.

Радуется, что у него получается. Радуется, потому что думает, что я его простила. А я что? Ну, что я… Наверное, простила. Мой муж – почти бог. А у богов полно всяких закидонов, также, как и у небогов, впрочем. Мне ещё не самый пропащий бог достался!

Оставшиеся пара часов работы пролетели быстро. Солнце уже вовсю жарило, и я больше не рисковала покидать кресло. Тем более, что наша спасительная тень стремительно сокращалась, отступая перед натиском раскалённого светила. Взмыленный Макс заканчивал с ветряком, и даже отсюда, от подножия холма, был виден блеск его влажной от пота кожи.

Сначала он установил лестницу и смотровую площадку для обслуживания механизма ветряка на самом его верху, потом тот самый агрегат в упаковке. Последними смонтировал длинные, но явно не такие тяжёлые лопасти, после чего прибежал вниз – перевоплощаться. Когда он вышел из-за машины в одних джинсах, явно с великим трудом натянутых на покрытое испариной тело, и в обычном виде, я решила, что скоро мы, наконец-то, вернёмся домой.

Но Макс поднялся обратно на холм и стремительно полез вверх по башне. Там он возился ещё минут сорок, что-то настраивал, подключал. Эта картина вызывала у меня приступы головокружения – на такой высоте, на солнцепёке… Вот я бы точно давно свалилась оттуда, даже не будучи беременной. А сейчас, когда от столь бурно проведённой первой половины дня самочувствие моё стремительно ухудшалось, я не могла на такое даже смотреть.

Ба обеспокоенно поглядывала на меня, периодически предлагала воды или передвинуть кресло, но я уже не хотела ничего. Мечтала только о том, как приду домой и сразу лягу, а пока расплывалась в кресле безвольной и бесформенной лужицей. Да ещё Алекс ворочался и шевелился, поджимая, видимо, мочевой пузырь, потому что я внезапно и очень срочно захотела в туалет. Конечно, здесь, на улице, об этом не могло быть и речи, ни о том, чтобы присесть в кустиках, ни о том, чтобы потом подняться. Поэтому я терпела, изо всех сил надеясь, что смогу продержаться до дома.

Макс! Ну, сколько же можно! Когда он уже закончит?!

Глава 38. Макс. День «Х».

Домой мы вернулись сильно за полдень, часа, наверное, в три. Жанна так вымоталась, проведя столько времени на улице, в летнем зное, что мне пришлось её самому сначала усаживать, а после доставать из машины. Ещё это неприятное и досадное утреннее недоразумение с трубой. Да, мне ещё тренироваться и тренироваться, а пока я просто-напросто опасен для окружающих.

Дома котёнок сразу потребовала отвести её в туалет, забыв о своём обычном стеснении. Потом немедленно отправилась на кровать, отказавшись от еды и питья. Мы с Ба переглянулись и поняли, что день, которого мы все так ждём и боимся, не за горами.

По очереди сходили сполоснуться в баню, потом тихо, молча пообедали. Разговаривать не хотелось, да и воодушевление от того, что в итоге у меня всё-таки получилось с ветряком, куда-то делось. Потому что оказалось, что самое важное – совсем не это, самое важное – это она. А я забылся, увлёкся своими успехами, делами. Чуть не проглядел её… снова.

После обеда Ба решила подготовиться – на всякий случай, как она сказала, и отправилась к себе, где оборудовала специальный уголок, некое подобие операционной. Или, правильнее сказать, родильного места. Принялась наводить стерильность.

А я налил чаю с лимоном, в последнее время Жанна всё время просила кислого, и отправился в комнату, к жене. Пусть не ест, но пить-то ей необходимо. Поставил чашку на тумбочку и присел рядом. Она не пошевелилась, не открыла глаз. Очень бледная, снова с кругами под глазами, она выглядит слишком юной, слишком хрупкой, слишком слабой для родов. Как жертва насилия, у которой выбора не было, а насильнику было наср…плевать, короче, было, что ей всего тринадцать. Понимаю, что несу бред, но не могу избавиться от мысли, что всё у нас должно было быть по-другому. Мы даже не успели по-настоящему узнать друг друга, насладиться счастьем, свободой, любовью. Виню себя, а виноват ли я? Но больше некого.