Соло для оркестра

Вот однажды Алеш Берг привел ее на узкую полоску земли, на угол, где соединялись две реки: одна широкая, плавная, катящая воды по зеленым низинам и лишь порой, во время весеннего таяния снегов, забывающая про свои берега и затопляющая прибрежные травы в тщетном, но таком прекрасном желании слиться с незнакомым краем; другая — пугливо бегущая от них, с гор, неся в себе память об одиноких хатах, глухих лесах, звериных тропах, гнетущей тишине.

— Вот здесь они вгрызаются друг в дружку, — всегда повторял Алеш, когда они смотрели, как лениво ползущая Лабе принимает в себя бурлящую Орлице.

Они сидели на берегу у дуплистой ветлы, сами как две реки: он, выросший в городе, перехлестнутый улицами, — широкая Лабе, она, стремящаяся в долину с такой же неукротимостью, как волны Орлице… и стихийно приведенная к этой удивительной встрече.

Ее тревожил этот вид, замыкающий аккуратно возделанные и ухоженные газоны городского парка, окруженные разноцветными скамейками.

— Зачем ты водишь меня сюда? — спрашивала она с укоризной.

— Затем, что здесь кончается город… и дальше начинается мир, — усмехался он, и был прав. Там, куда не доставал взгляд, открывался неоглядный морской простор… и туда стремились они, потому что мечты никогда не стоят на месте.

— Но я тут мерзну…

— От реки тянет ветром…

— Ты хотел сказать: от рек…

— От них — нет, только от одной, широкой, — он показывал вперед себя и кричал ей вслед. Раскатистое эхо возвращало их голоса.

Угрюмость этого места сменяло уютное тепло звонких залов, наполненных музыкой, нескончаемые прогулки, горячий кофе, шумный школьный класс…

— Здесь мы живем, — Алеш показал ей свой дом; пятиэтажный многоквартирный дом на набережной, украшенный завитушками орнаментов, у которых не отняли изящества даже ненастья, — и я был бы рад, если бы ты как-нибудь к нам зашла…

— Пока нет, — отбивалась она. И дома она тоже ни словечком не обмолвилась о новом знакомстве.

— Из окна видно и место слияния, — уговаривал он, — очень красивый вид… а еще я кормлю чаек.

— А у нас из окон видны только горы… и небо, — доверительно сообщила она, но при этом видела лишь туман. Горизонт был во мгле, и мгла все сгущалась. Зеленый склон расплывался, пирамидки заготовленных на зиму дров рушились в закоулках памяти, даже голос матери не долетал до нее…

— Что с тобой? — Он заметил ее испуг и отсутствующее выражение лица. — Куда ты смотришь?

Она не сумела ему ответить, не смогла признаться, что как раз в тот момент, когда они были так близки друг другу, когда они могли дружно отворить дверь дома, в котором он вырос, она была неимоверно далека от него, она возвращалась, послушная зову, но вдруг с ужасом обнаружила, что не может найти свой старый дом, а нового у нее нет. Он был у него, у Алеша, но она не нуждалась в подачках.

Она оставила его, недоумевающего, у порога и убежала, не сказав ни слова. Теперь ей было нужно только одно: письмо, в котором будут слова, зовущие ее назад, теплое письмо, полное сетований, говорящих, что по ней соскучились.

Но, к ее удивлению, письма не было. Напрасно она звонила на почту и в неопределенных выражениях просила ускорить его доставку. Ей не могли доставить то, чего не существовало.

Перемена в ее настроении не укрылась от внимания подруг: они подозревали самое худшее.

— Что с вами? — Их назойливость угнетала ее.

— Ничего со мной! — кричала она, искренне желая, чтобы так оно и было.

Земля уходила у нее из-под ног: гордая исполнением своих желаний и прогулками с Алешем, она постепенно забыла о том, что осталось за ее спиной. Она смотрела только вперед.

Но когда она заглянула в реку, ощутила ее дыханье, в этом омуте ей явились лица.

Отец и мама шли ей навстречу, звали ее слабеющими голосами.

— Приезжай, приезжай, мы всё ждем тебя…

Но вдруг голоса пропали, и лица тоже, остался лишь туман.

Она больше не могла противиться.

— Куда ты собралась, ведь ты мне обещала, что мы…

Алеш догнал ее у самого вокзала.

— Отпусти меня и прости, мне надо домой, там что-то случилось, понимаешь? — Она нырнула в толпу тех, кто торопился покинуть город.

— Ты себе внушаешь…

Она не слушала его и мчалась вперед. Но в вагон она вошла не одна.

— Я поеду с тобой, — объяснил он.

Сначала они сидели так, что между ними оставалось пространство, но по мере того, как поезд углублялся в местность, они становились все ближе.

— Не бойся ничего.

После долгой изматывающей езды они вышли в самый настоящий туман. Он вылился им навстречу, захлестнул их, обдал лица, одежду, мысли. Ландшафт плыл в тумане как призрак, разорванный на серо-белые клочья.

— Я бы тут заблудился. — Алеш дрожал от холода.

— Не заблудишься. — Янка взяла его за руку.

Они боролись с ветром, который гнал их то вперед, то назад, вгрызался в пенные хлопья, вздувая их до самого неба, которое иногда проглядывало сквозь таинственный покров. Проблески чистого неба, скорее угадываемые, чем явные, придавали им сил, чтобы выстоять.

Вокруг них неслись потоки воды, река вышла из берегов и водоворотами охватывала их.