Когда четвертая неделя июля подошла к концу, Грей стал настойчивее добиваться определенности в отношении обстоятельств, при которых правительство могло бы одобрить вмешательство Британии в конфликт. В понедельник 27 июля он поставил вопрос, поддержит ли кабинет интервенцию, если Франция подвергнется нападению со стороны Германии. Старые противники Грея: Морли, Саймон, Бернс, Бошамп и Харкорт, пригрозили немедленно подать в отставку, если будет принято такое решение. На встрече в ночь с 29 на 30 июля, после того как долгое обсуждение не привело к выработке резолюции, Грей потребовал официально зафиксировать обязательство поддержки Франции. Только четыре члена кабинета министров (включая Асквита, Холдена и Черчилля) поддержали это предложение, остальные были против.
Казалось, даже вопрос о независимости Бельгии не станет достаточным поводом для интервенции. На основании как данных военной разведки, полученных от французского Генерального штаба, так и выводов собственных военных экспертов, предполагалось, что немцы нападут на Францию через Бельгию, нарушив международный договор 1839 года, гарантирующий ее нейтралитет. Но кабинет министров придерживался мнения, что, хотя Великобритания действительно была среди подписантов этого договора, обязательство соблюдать его ложится на всех подписавших вместе, а не на каждого из них в отдельности. Министры пришли к согласию, что, если подобный вопрос действительно возникнет, британский ответ будет основан на «политических обстоятельствах, а не на письменных обязательствах»[1531]
. Несомненно, выглядит удивительно, с каким хладнокровием высшие британские военные и политические лидеры рассматривали возможное нарушение Германией бельгийского нейтралитета. На основании англо-французских штабных обсуждений в 1911 году Генри Вильсон пришел к выводу, что немцы предпочтут форсировать Арденны через Южную Бельгию, сосредоточив свои войска в районе к югу от рек Самбра и Маас. Эти результаты были представлены на 114-м заседании Комитета имперской обороны[1532]. Тот же сценарий обсуждался в кабинете министров 29 июля, когда Ллойд Джордж показал, используя карту, почему вероятно, что немецкая армия пройдет «только [через] самый дальний южный угол Бельгии». Министры не только не встретили перспективу подобного нарушения бельгийского суверенитета с возмущением, но и сочли ее стратегически (с точки зрения Германии) необходимой и, следовательно, практически неизбежной. Стратегические интересы Британии же были сосредоточены в первую очередь на Антверпене и устье Шельды, которые всегда считались одним из ключей к британской безопасности. «Я не понимаю, – прокомментировал Черчилль, – зачем нам вмешиваться, если они совсем немного зайдут в Бельгию?»[1533] Позже Ллойд Джордж утверждал, что отказался бы от войны, если бы немецкое вторжение в Бельгию было ограничено маршрутом через Арденны[1534]. В любом случае британские политики предполагали, что сами бельгийцы не станут стоять насмерть на юге, а, оказав символическое сопротивление, чтобы продемонстрировать, что они не согласны с нарушением суверенитета, отступят в свои укрепленные районы дальше на север[1535]. Таким образом, не было бы никакой неизбежной связи между вторжением Германии в Бельгию и британским вмешательством в конфликт.