Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Как действия, так и бездействие Грея показывают, насколько глубоко мышление в рамках Антанты формировало его взгляд на разворачивающийся кризис. По сути, это была новая итерация изначального балканского сценария, который стал вдохновляющим поводом для франко-русского союза и который Грей описывал в своем предупреждении немецкому послу в начале декабря 1912 года (см. главу 5). На Балканах случится ссора – неважно, кто ее начнет, – вмешается Россия, это потянет за собой вмешательство Германии, Франция «неизбежно» выступит на стороне своего союзника. В этой ситуации Великобритания не сможет оставаться в стороне и смотреть, как Германия уничтожает Францию. Это как раз тот сценарий – несмотря на постоянные сомнения и временные отклонения, – которому Грей следовал в 1914 году. Он не разбирал и не взвешивал австрийские аргументы в деле против Сербии, более того, он не проявлял к ним никакого интереса, и не потому, что считал сербское правительство невиновным в предъявленных ему обвинениях[1545], но потому, что он действовал в согласии с франко-российским взглядом на то, что австрийский ультиматум Сербии является лишь «предлогом», как выразился Эйр Кроу, для активизации конфликта альянсов.

Главной особенностью этого сценария было то, что Великобритания признала – или, по крайней мере, не оспаривала – законность российского удара по Австрии для разрешения австро-сербского кризиса, а также неизбежность французской поддержки российской инициативы. Конкретные обстоятельства австро-сербского конфликта и вопросы изначальной виновности представляли второстепенный интерес; что имело значение, так это ситуация, которая начнет развиваться после того, как в дело вступят русские (и французы). И такой подход к проблеме, естественно, возлагал бремя вины на Германию, чье вмешательство в защиту Австрии обязательно должно было спровоцировать французскую мобилизацию и континентальную войну.

Пуанкаре возвращается в Париж

В то время, когда Грей выдвигал свою идею посредничества четырех держав в конце заседания кабинета министров 24 июля, Пуанкаре и Вивиани пересекали Финский залив на борту линкора «Франция» в сопровождении российских торпедных катеров. Когда они на следующий день прибыли в Швецию, Пуанкаре воспользовался доступом к защищенным телеграфным каналам, чтобы гарантировать, что контроль над формированием международной политики останется за ним и (номинально) за Вивиани. Он поручил премьеру выступить с заявлением для французской прессы, в котором сообщалось, что Вивиани поддерживает связь со всеми соответствующими сторонами и возобновил руководство министерством иностранных дел. «Важно, – отметил Пуанкаре, – чтобы во Франции не сложилось впечатление, будто [исполняющий обязанности министра иностранных дел в Париже неопытный] Бьенвеню-Мартен предоставлен самому себе»[1546]. В последние двадцать четыре часа радиостанция на борту «Франции» доносила до него отрывки и фрагменты информации о развивающемся австро-сербском кризисе. По мере того как вырисовывалась его картина, Пуанкаре все сильнее склонялся к той позиции, которую он обозначил в Санкт-Петербурге: австрийский демарш был незаконным, требования Вены были «явно неприемлемыми для Сербии», фактически они представляли собой «нарушение прав человека». Ответственность за сохранение мира лежала теперь не на России, военные приготовления которой полностью соответствовали договоренностям, утвержденным и согласованным во время французского государственного визита, а на Германии, которая обязана была сдерживать своего австрийского союзника. Если немцы не сделают этого, как отметил Пуанкаре в своем дневнике 25 июля, «они поставят себя в очень уязвимое положение, взяв на себя ответственность за насильственные действия Австрии»[1547].