Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Едва они изменили курс, «Франция» и ее эскорт, линкор класса «дредноут» «Жан Барт», были встречены вышедшим из Киля немецким линейным крейсером, пересекающим Мекленбургскую бухту, за которым следовал немецкий торпедный катер, после встречи немедленно развернувшийся и поспешно покинувший сцену. Немецкий крейсер отсалютовал согласно морской традиции, произведя холостые выстрелы по очереди изо всех орудий по борту, на что «Жан Барт» ответил тем же – «Франция» хранила молчание, как это принято на флоте для любого корабля, на борту которого находится глава государства. Спустя несколько минут приемная станция на «Франции» перехватила зашифрованную радиограмму, отправленную с немецкого линкора сразу после салюта – предположительно, чтобы предупредить Берлин о том, что президент Франции возвращается в Париж[1555].

Взгляды Пуанкаре и Вивиани на международную ситуацию стали все больше расходиться. Пуанкаре заметил, что премьер-министр выглядел «все более и более озабоченным и обеспокоенным» и был поглощен «самыми противоположными идеями»[1556]. Когда 27 июля пришла телеграмма, в которой Эдвард Грей подтвердил, что Англия не будет бездействовать в случае начала войны на Балканах, Пуанкаре «показал ее Вивиани как пример достоинства и стойкости», чтобы подбодрить его. Президент провел большую часть этого дня, как и во время поездки в Санкт-Петербург, объясняя Вивиани, что «слабость – это […] матерь всех осложнений», и что единственный разумный выход – проявить «непоколебимую твердость». Но Вивиани оставался «нервным, взволнованным [и] продолжал отвечать тревожными фразами, которые выдавали его мрачное видение вопросов внешней политики». Пьер де Маржери (глава политического отдела набережной д’Орсе) тоже был обеспокоен «необычным настроением» Вивиани. К ужасу Пуанкаре, премьер-министр, казалось, не мог связно говорить ни о чем, кроме партийных съездов и политических союзов вокруг лидера социалистов Жана Жореса[1557].

Пуанкаре тоже испытывал нервное напряжение. Особенно досадными были несколько последовательно полученных 27 июля странных и почти противоречащих друг другу радиограмм, содержавших различные заявления сэра Эдварда Грея. Предупредив австрийского посла, что Великобритания не останется в стороне, если на Балканах начнется война, Грей затем предупредил французского посла Поля Камбона, что британское общественное мнение не поддержит британское участие в войне, начавшейся из-за сербского вопроса. Но в то время, как Вивиани опасался самоубийственного рывка к войне, Пуанкаре боялся прежде всего неспособности противостоять демаршу Австрии против Сербии.

…если Австрия захочет добиться полной победы [под «победой» Пуанкаре имел в виду предполагаемое принятие Белградом требований Австрии], если она объявит войну или войдет в Белград, позволит ли ей это Европа? Неужели только [в случае начала войны] между Австрией и Россией [Европа] вмешается, чтобы положить конец [дальнейшей эскалации]? Это означало бы встать на сторону Австрии и дать ей открыть сезон охоты на Сербию. Я изложил все эти соображения Вивиани[1558].

28 июля, когда «Франция» вошла в Северное море и приблизилась к французскому побережью, Пуанкаре велел по радиотелеграфу отменить торжественный прием в Дюнкерке и подготовить президентский поезд, который должен был стоять под парами, чтобы делегация могла прямо с трапа отправиться в Париж. Воздух над Северным морем был холодным и серым, море было неспокойно, шли проливные дожди. Последние радиограммы сообщали, что британцы поддержали «коллективный демарш» великих держав с целью разрядить кризис – это было обнадеживающей новостью для президента, потому что означало, что русские должны были бы отступить, только если бы первыми это сделали австрийцы. И, наконец, из Парижа пришли очень радостные новости: в ответе послу Германии фон Шену, который настаивал на том, что австро-сербский конфликт есть дело двух стран и должен разрешаться только между ними, исполняющий обязанности министра иностранных дел Бьенвеню-Мартин заявил, что Франция не будет предпринимать ничего, чтобы сдержать Россию, если Германия не станет сдерживать Австро-Венгрию. Довольный этим неожиданно твердым ответным выпадом, Пуанкаре поручил де Маржери организовать телеграмму Вивиани в Париж, чтобы он – то есть Вивиани – одобрил ответ исполняющего обязанности министра. Это была наглядная иллюстрация иерархии командования во французской внешней политике в последние дни июля 1914 года[1559].