Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Поздно вечером 29–30 июля в российское посольство в Париже пришла телеграмма от Сазонова, в которой Извольского известили о предупреждении Германии. Поскольку Россия не может отступить, писал Сазонов, российское правительство намеревалось «ускорить наши меры защиты, предполагая вероятную неизбежность войны». Извольскому было поручено поблагодарить французское правительство от имени Сазонова за его благородные заверения, «что мы можем абсолютно рассчитывать на поддержку Франции как союзника»[1567]. Поскольку русские уже уведомили Францию о своем ранее принятом решении начать частичную мобилизацию (только против Австрии), можно сделать вывод, что «ускорение» Сазонова относилось к неизбежной российской всеобщей мобилизации – мере, которая действительно сделала бы континентальную войну практически неизбежной[1568]. Неудивительно, что это сообщение вызвало волну активности в Париже. Глубокой ночью Извольский отправил секретаря миссии на набережную д’Орсе, а сам поехал к Вивиани, чтобы передать ему телеграмму Сазонова. Вскоре после этого, в четыре часа утра 30 июля, Вивиани встретился с военным министром Адольфом Мессими и Пуанкаре в Елисейском дворце, чтобы обсудить новости. Результатом стал тщательно сформулированный французский ответ, отправленный утром того же дня:

Франция полна решимости выполнить все обязательства альянса. Но в интересах всеобщего мира и с учетом того, что дискуссии между менее заинтересованными державами все еще продолжаются, я считаю, что было бы желательно, чтобы реализуя меры предосторожности и обороны, которые Россия посчитает необходимыми предпринять, она не совершила никаких таких поспешных действий, которые могли бы дать Германии предлог для полной или частичной мобилизации ее сил[1569].

Этот ответ иногда цитируется как доказательство того, что французское правительство, встревоженное российскими мобилизационными мерами, было готово ради мира поставить под угрозу взаимные обязательства франко-российского альянса[1570]. Вивиани, безусловно, так и подумал: во время встречи в тот вечер с бывшим министром иностранных дел Франции Габриэлем Аното он пожаловался, что русские «ставят нас перед свершившимся фактом и почти не консультируются с нами»[1571]. Но цель депеши была более сложной. Она заключалась еще и в том, чтобы убедить англичан, что Франция пытается сдержать своего союзника – поэтому копия сообщения была немедленно отправлена Полю Камбону в Лондон. Связь с англо-французской Антантой ясно видна в дневнике Пуанкаре, где записано, что послание Санкт-Петербургу было сформулировано так «из-за двусмысленного отношения Англии»[1572]. Однако в то же время де Маржери и Мессими получили инструкции Пуанкаре – очевидно, без ведома Вивиани – пояснить Извольскому истинную природу намерений французского правительства. Отчет Извольского о беседах с дипломатом и министром существенно снизил важность более ранней телеграммы, призывающей к сдержанности:

Маржери, с которым я только что разговаривал, сказал мне, что французское правительство не имеет намерения препятствовать нашим военным приготовлениям, но считает крайне желательным в интересах продолжения переговоров о сохранении мира, чтобы эти приготовления по возможности избегали откровенного и провокационного характера. Развивая эту мысль, военный министр также сказал графу Игнатьеву [российскому военному атташе в Париже], что мы можем сделать заявление о том, что мы готовы, ради высших интересов мира, временно замедлить наши мобилизационные меры, что не должно помешать нам, с другой стороны, продолжать наши военные приготовления и даже проводить их более энергично, пока мы воздерживаемся от массовой переброски войск[1573].