Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Российская всеобщая мобилизация была одним из самых важных событий июльского кризиса. Это была первая всеобщая мобилизация. Она произошла в тот момент, когда немецкое правительство еще даже не объявило о «Режиме угрозы войны», немецком аналоге «Положения о подготовительном к войне периоде» в России, который действовал с 26 июля. Австро-Венгрия, со своей стороны, все еще была связана частичной мобилизацией, направленной против Сербии. Позже французские и российские политики будут испытывать некоторый дискомфорт по поводу этой последовательности событий. В «Оранжевой книге», выпущенной российским правительством после начала войны для оправдания своих действий во время кризиса, редакторы сдвинули на три дня дату австрийского приказа о всеобщей мобилизации, чтобы российские меры выглядели как реакция на события в других странах. Телеграмма посла в Вене Шебеко от 29 июля, в которой говорилось, что приказ о всеобщей мобилизации «ожидается» на следующий день, была перенесена на 28 июля и перефразирована так: «Приказ о всеобщей мобилизации подписан» – фактически, Приказ о всеобщей мобилизации Австрии не будет отдан до 31 июля и вступит в силу на следующий день. Французская «Желтая книга» играла с документами еще более вольно, опубликовав вымышленное коммюнике Палеолога от 31 июля, в котором говорилось, что российский приказ был издан «в результате общей мобилизации Австрии» и о «…тайно, но постоянно, проводимых Германией в течение последних шести дней мобилизационных мерах…». На самом деле в военном отношении немцы оставались островом относительного спокойствия на протяжении всего кризиса[1583].

Почему русские пошли на этот шаг? Для Сазонова решающим фактором, несомненно, было объявление Австрией войны Сербии 28 июля, на что он почти сразу ответил телеграммой в посольства в Лондоне, Париже, Вене, Берлине и Риме с тем, что Россия объявит на следующий день начало (частичной) мобилизации военных округов, граничащих с Австрией[1584]. (Это телеграмма, которая обсуждалась на заседании Совета министров Франции 29 июля). В этот момент для Сазонова все еще было важно, чтобы немцы были уверены в «отсутствии со стороны России каких-либо агрессивных намерений в отношении Германии» – выбор частичной, а не всеобщей мобилизации был частью этой политики[1585]. Почему же тогда он так быстро перешел от частичной мобилизации к всеобщей? На ум приходят четыре причины. Мы уже рассмотрели первую, а именно техническую невозможность сочетания частичной мобилизации (для которой не существовало надлежащего плана) с возможностью последующей всеобщей мобилизации.

Еще одним фактором была убежденность Сазонова, которая тешила его с самого начала кризиса, но все более нарастающая и доминирующая, – что непримиримость Австрии на самом деле является политикой Германии. Это была идея, глубоко укоренившаяся в российской политике на Балканах, которая уже некоторое время не расценивала всерьез Австро-Венгрию как автономного участника европейской политики, о чем свидетельствовало требование Сазонова в разговоре с Бетман-Гольвегом в Балтийском порту летом 1912 года не поощрять австрийские авантюры. Это подкреплялось сообщениями о том, что Германия, по-видимому (и в действительности), продолжала поддерживать австрийскую позицию, вместо того чтобы заставить своего союзника отступить. В своих мемуарах Сазонов вспоминает, как получил 28 июля, в день объявления Австрией войны Сербии, телеграмму от посла в Лондоне Бенкендорфа, в которой говорилось, что беседа с графом Лихновским (немецким послом в Британии) «подтвердила его убеждение» в том, что Германия «поддерживала упорство Австрии». Это была очень важная мысль, потому что она позволила русским возложить на Берлин моральную ответственность за поворотный момент кризиса и представить его игроком, от которого зависели все надежды на мир. Как лаконично выразился Бенкендорф: «Ключ положения находится, несомненно, в Берлине»[1586].