Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Стоит ненадолго остановиться, чтобы поразмышлять над тем фактом, что телеграммы от троюродного дяди императора из Берлина было достаточно, чтобы задержать приказ о всеобщей мобилизации почти на двадцать четыре часа. После февральской революции 1917 года русский публицист и издатель, заслуживший за свои разоблачения секретных сотрудников Департамента полиции («провокаторов царской охранки») прозвище «Шерлока Холмса русской революции», Владимир Бурцев, участвовал в разборе уцелевших секретных материалов Охранного отделения, где он обнаружил пачку личных телеграмм, которыми обменивались немецкий и российский императоры. Подписываясь «Вилли» и «Ники», кузены общались друг с другом на английском языке, используя неформальный, иногда даже интимный тон. Обнаружение этих документов стало сенсацией. В сентябре 1917 года журналист Герман Бернштейн, освещавший революционные события, опубликовал их в «Нью-Йорк Геральд», и через четыре месяца они были переизданы в виде книги (с предисловием Теодора Рузвельта)[1592].

«Телеграммы Вилли-Ники», как их стали называть, вызывают непреходящий интерес, отчасти потому, что, когда читаешь их, кажется, что подслушиваешь частный разговор двух властителей исчезнувшей Европы, а отчасти потому, что они передают ощущение того мира, в котором судьбы наций по-прежнему находятся в руках чрезвычайно могущественных людей. Фактически оба впечатления обманчивы, по крайней мере, в том, что касается знаменитых телеграмм 1914 года. Те сообщения, которыми императоры обменивались во время июльского кризиса, не были ни секретными, поскольку их существование было широко известно и обсуждалось[1593], ни частными. По сути, это были дипломатические телеграммы, оформленные в форме личной переписки. С обеих сторон содержание сообщений тщательно проверялось сотрудниками министерств иностранных дел. Телеграммы эти были примером той любопытной системы передачи сигналов от монарха к монарху, которая оставалась особенностью европейской политики до начала войны, хотя в данном случае монархи были передатчиками, а не генераторами сигналов, которыми они обменивались. Их существование отражает монархическую структуру европейских правительств, а не способность монархов определять реальную политику. Телеграмма от 29 июля была исключительной: она пришла в особый момент, когда как раз дальнейшие действия зависели от решения царя – не потому, что он был определяющим игроком в процессе выработки политики, а потому, что его формальное решение (подпись) требовалось для приказа о всеобщей мобилизации. И дело не в политическом влиянии как таковом, а в остаточном военном абсолютизме автократической системы. В тот момент, когда царю было мучительно трудно дать свое согласие – что вполне понятно, учитывая запредельные ставки, – телеграммы от «Вилли» было достаточно, чтобы склонить чашу весов в сторону отказа от всеобщей мобилизации. Но эффект длился менее суток, потому что оба монарха просто транслировали соответствующие принципиально противоположные позиции своих правительств. Утром 30 июля, когда царь получил телеграмму от Вильгельма II, в которой тот лишь повторил предупреждение, сделанное послом Пурталесом накануне, Николай II оставил всякую надежду на то, что сделка между кузенами может спасти мир, и вернулся к варианту всеобщей мобилизации.